Была также и прямая связь между политикой, осуществляемой с марта 1972 года, и совершенно другим подходом моей собственной администрации позже. Блестящий, но малоизвестный экономист валютного контроля Алан Уолтерс покинул Штаб центральной политики и не только язвительно критиковал подход правительства, но к тому же точно предсказывал, к чему он приведет.
[30]
Еще один удар по политическому курсу, принятому в 1970 году, был впереди. Им стало фактическое уничтожение Закона о промышленных отношениях. Никоим образом не предусматривалось, что закон приведет к тому, что отдельные члены профсоюза попадут в тюрьму. Конечно, ни одно юридическое положение не может быть гарантией против некой отдаленной возможности того, что это произойдет, если нарушители порядка намеренно стремятся к мученичеству. Между работодателями и работниками судостроительной верфи шел долгий спор о «контейнеризации», который стал причиной всего случившегося. В марте 1972 года Национальный суд по промышленным отношениям оштрафовал Профсоюз транспортных и неквалифицированных рабочих (ПТНР) на 5000 за отказ подчиниться приказу о предоставлении доступа к ливерпульским докам. В следующем месяце профсоюз был оштрафован на 50000 за неповиновние власти при вторичном коллективном протесте на верфях. ПТНР утверждал, что не нес ответственности за действия своих цеховых организаторов, но в мае суд решил дело против него. Затем, совершенно неожиданно, апелляционый суд пересмотрел все судебные решения и вынес вердикт, что профсоюз не был ответственным, и, таким образом, цеховые организаторы несли личную ответственность. Это вызвало сильное беспокойство, поскольку делало возможным попадание профсоюзных активистов в тюрьму. В следующем месяце три докера, вовлеченные в протесты, были под угрозой ареста за отказ появиться перед Национальным судом по промышленным отношениям; теперь бастовали 35 000 членов профсоюза. В последний момент официальный солиситор подал на апелляцию, чтобы предотвратить арест докеров. Но затем в июле еще пять докеров попали в трюьму за неповиновение власти.
Левые были безжалостны. Выступление Теда в парламенте было заглушено криками. Проводились забастовки в знак поддержки, включая закрытие общенациональных газет на пять дней. Британский конгресс тред-юнионов (БКТ) призвал к общей однодневной забастовке. 26 июля, однако, Палата лордов отменила решение апелляционного суда и подтвердила, что профсоюзы несли ответственность за действия своих членов. Национальный суд по промышленным отношениям отпустил пятерых докеров.
Это стало более или менее концом Закона о промышленных отношениях, но не концом проблем в доках. Последовала общенациональная забастовка на верфях, и было объявлено еще одно чрезвычайное положение. Все это закончилось – по большей части на условиях докеров – только в августе. В сентябре Генеральный конгресс БКТ насыпал соли в рану, исключив тридцать два малых профсоюза, отказавшихся вопреки директиве БКТ разрегистрироваться. Я разделяла энтузиазм всей партии по поводу закона о промышленных отношениях и потому была в шоке.
Летом 1972 года нам представлен был третий аспект – после рефляции и промышленного вмешательства – нового экономического подхода. Это была попытка прийти к соглашению о ценах и доходах в ходе трехсторонних переговоров с Конфедерацией британской промышленности (КБП) и БКТ. Хотя у нас не было четкой политики оплаты труда, мы жили в мире «норм» с осени 1970 года, в надежде, что «текущая ставка» будет понижена в последующих платежных раундах. Шахтерское соглашение пробило явную брешь в этой политике, но Тед решил, что нам лучше идти вперед, нежели отступать. С лета 1972 года нашей целью стала еще более детальная политика цен и доходов, и все больше и больше центр принятия решений удалялся от кабинета министров и парламента. Поэтому я могу дать лишь частичное представление о том, как развивались события. Кабинет просто получал отчеты от Теда о том, какой политический курс был окончательно установлен где-то в другом месте, хотя отдельные министры все больше завязали в деталях переменчивых и сложных переговоров об оплате труда. Этот почти одержимый интерес к нюансам выдачи вознаграждения сопровождался в значительной степени бессилием по поводу договоров, которые в конце концов были заключены. По сути, самым главным результатом было то, что министры были отвлечены от больших экономических вопросов и ослеплены не относящейся к делу информацией, тогда как мы должны были смотреть вперед, чтобы быть готовыми к надвигающимся угрозам.
В период трехсторонних переговоров с БКТ и КБП с начала июля до конца октября мы не сильно продвинулись на пути к цели контролирования инфляции путем сдерживания заработной платы. Тем не менее мы встали на еще один скользкий путь. В обмен на предложение КБП обеспечить «добровольное» сдерживание цен при участии 200 крупнейших компаний Британии, обязующихся ограничить рост своих цен пятью процентами в течение следующего года, мы запустили дорогостоящую и обреченную на провал политику удержания цен национализированной промышленности на том же уровне, даже если это означало, что они продолжат работать в убыток. БКТ со своей стороны использовал роль, отведенную ему в трехсторонних переговорах, чтобы установить свою собственную альтернативную экономическую политику. В полном противоречии с политикой, которую осуществляли мы, они хотели понижения цен на аренду муниципальных жилых домов (что саботировало бы наш закон о жилищном строительстве, намеревавшийся привести их ближе к уровню рыночных цен). Они стремились к контролю прибылей, дивидендов и цен с целью обеспечить перераспределение доходов и благосостояния (другими словами, к реализации социализма) и отмене Закона о промышленных отношениях. Тед довольно серьезно воспринял эти требования и согласился рассмотреть способы, которые могли бы улучшить оплату труда низкооплачиваемых рабочих, не приводя к пропорциональному увеличению заработной платы других рабочих. Другими словами, мы безоговорочно перешли на социалистическую почву, где «низкая заработная плата» – как бы она ни называлась – была «проблемой», которую должно было решать правительство, а не рабочие механизмы рынка. В действительности правительство предложило ограничить увеличение заработной платы в размере двух фунтов в неделю на протяжении следующего года, тогда как КБП согласилась увеличивать цены не больше чем на четыре процента в течение того же периода и продлить «задание» правительства в пять процентов экономического роста.
Этого было недостаточно. БКТ не желал – и, возможно, не мог – обеспечить ограничение роста заработной платы. В конце октября у нас прошло долгое совещание о доводах в пользу введения установленных законом ограничений, начиная с замораживания заработной платы. Это чрезвычайно ясно дает понять, в каком умонастроении мы пребывали, ибо, насколько я помню, ни теперь, ни позже никто в кабинете не возразил, что это была именно та политика, которую мы отвергали в своем предвыборном манифесте в 1970 году. Лишь с огромной неохотой Тед признал, что БКТ переубедить не удастся. Так что в пятницу 3 ноября 1972 года кабинет министров принял роковое решение ввести курс установленных законом ограничений, начиная с замораживания цен и заработков сроком на девяносто дней. И никто не сказал большей правды, чем Тед, когда он завершил встречу предупреждением, что нас ждет трудное время.
