Моя агитация в ту неделю занесла меня на север Англии, прежде чем я отправилась в Шотландию. После утренней пресс-конференции в понедельник я вылетела в Ньюкасл, где на чайной фабрике была возможность для выступления перед прессой.
Снаружи фабрики собралась толпа, и в ней была крупная грозная женщина, которая выкрикивала в мой адрес потоки проклятий. Полиция посоветовала мне держаться подальше. Но я решила, что если ей есть что сказать, то пусть она лучше скажет это мне в лицо, нежели в спину. Я взяла ее за руку и тихо попросила объяснить, что не так. Ее поведение мгновенно изменилось. У нее были обычные проблемы и заботы. Но причиной для ее ненависти было убеждение, что политики – не те люди, которые станут прислушиваться к жалобам. Я постаралась ответить на ее вопросы как можно тщательнее, и расстались мы дружественно. Уходя, я отчетливо услышала ее голос, когда она говорила своей подруге: «Я говорила тебе, что она не настолько плоха». Мой опыт агитации за годы насчитывает очень мало неисправимо враждебных избирателей. Одна из трагедий террористической угрозы состоит именно в том, что у политиков сегодня слишком мало возможностей убедиться в этом факте воочию.
После утренней пресс-конференции и интервью для радио в среду 25 апреля я пообедала в Центральном офисе перед тем, как днем вылететь в Эдинбург. Я начинала уставать от стандартной речи, с которой я выступала перед публикой по всей стране и которая была основана на текстах, подготовленных для Кардиффа и Бирмингема, с дополнительными фрагментами, вставленными для того, чтобы пойти в пресс-релизы. В результате я внесла чрезмерно радикальные хирургические изменения в материал, который я брала с собой в Шотландию. За несколько минут до того, как я должна была выступать со своей речью, я в номере отеля «Каледониан», на коленях с ножницами и клейкой лентой возилась с речью, которая была развернута от одной стены до другой и обратно.
Это была прекрасная публика; с первых радостных возгласов мое настроение улучшилось, и я максимально выложилась.
Затем мы направились в отель в аэропорту Глазго, чтобы поужинать и лечь спать перед следующим днем шотландской агитационной кампании. Я была преисполнена того особого восторга, который возникает после удачной речи. И хотя результаты соцопросов свидетельствовали, что лейбористы, похоже, сокращают разрыв, он все равно оставался существенным, и предчувствия твердили мне, что мы выигрывали этот противостояние. В кампании лейбористов чувствовалась явная усталость.
Они так часто возвращались к теме того, что политика тори не сработает или сработает только в случае драконовских сокращений общественных услуг, что недальновидно скатились к утверждению, что ничто уже не сработает и проблемы Британии были, по сути своей, неразрешимы. Это создало противоречие между лейбористами и базовым человеческим инстинктом, который заключается в том, что улучшение на самом деле возможно и к этому следует стремиться. Мы воплощали этот инстинкт – в действительности лейбористы отдавали нам монополию на него. Я чувствовала, что все идет хорошо.
Дэнис, Кэрол и Ронни Миллер были вместе со мной в гостинице, и мы обменивались сплетнями и шутками. Моя старая подруга, а теперь заместитель председателя партии – Джанет Янг тоже ездила вместе с нами и отошла во время еды. Теперь она вернулась с серьезным выражением лица, чтобы сообщить мне, что Питер Торникрофт – или «Председатель», как она его постоянно называла, – счел, что дела обстоят не очень хорошо с политической точки зрения, и что Тэд Хит должен выступить в следующем предвыборном эфире от имени партии.
Я взорвалась. Это была настолько явная демонстрация неуверенности во мне, насколько я только могла себе представить. Если Питер Торникрофт и Центральный офис до сих пор не поняли, что мы боролись не только за аннулирование подхода Уилсона – Каллагена, но и за отказ от подхода правительства Хита, то они вообще ничего не поняли. Я сказала Джанет, что если она и Питер так считают, то я могу паковать вещи. Тед проиграл трое выборов из четырех и ничего не мог сказать о выборах, которые ведутся под нынешним манифестом. Пригласить его озвучить политику партии в своем выступлении было для нас равноценно тому, чтобы принять поражение той политики, которую я продвигала.
Возможно, было несправедливо обижаться на Джанет за то, что она передала сообщение Питера. Но это был единственный случай за всю кампанию, когда я была ближе всего к расстройству. Я сказала ей, что и слышать об этом не хочу. Она передала, без сомнения, цензурированную версию моего ответа «Председателю», и я, все еще кипя от злости, пошла спать.
Нетрудно представить, что апрельский воздух был не по сезону морозным, когда я пришла на свой брифинг в Центральный офис накануне утренней пресс-конференции в пятницу. Я также довольно остро общалась с журналистами по вопросам влияния технологии на занятость. Потом телевизионный интервьюер, который, как мне сказали, должен был быть дружелюбно настроен, оказался полной противоположностью. Это был тот этап избирательной кампании, когда нервы у всех были изношены до предела. И напряжение продолжало нарастать. Я знала, что мне предстоят важные интервью для СМИ, запись последнего PEB, большая речь в Болтоне и на финальном собрании консервативных работников профсоюзов. К тому же соц опросы теперь, похоже, свидетельствовали, что наше преимущество ослабевает. По мнению Центрального офиса, оно упало с 10 процентов до 6. К несчастью, не было причин доверять внутрипартийным опросам – которые были оптимистичной стороной медианы – больше, чем всем остальным. Мне пришлось отменить свой дневной визит в избирательный округ Фулэм, чтобы поработать над текстом PEB и речью для CTU. Но кто-то сказал журналистам, что причина была в том, что я теряю голос, что было использовано для создания образа «потрепанной Мэгги», которая пытается остановить ускользающие от нее выборы. На самом деле мой голос был в полном порядке, но я действительно рисковала сорвать его, пытаясь объяснить репортерам и публике, что мои связки целы и работают.
Воскресная утренняя «Дэйли Экспресс» содержала опрос MORI, показывавший, что наше опережение снизилось до 3 процентов. Налицо были легкие признаки нервного напряжения в Центральном офисе партии. Питер Торникрофт написал обращение к кандидатам: «Что бы ни произошло, я прошу, чтобы не было ни самодовольства, ни отчаяния». Это было не слишком ободряющее обращение, и возможно, оно слишком уж четко отражало ощущение его автора и его советников, что для победы на выборах следовало скорее ничего не делать, нежели делать что-то правильное. Что касается меня, я публично отвергла результаты опросов, заметив: «Всегда, когда приближаешься к выборам, отрыв сокращается». На самом деле я решила, что самый лучший ход сейчас – выбросить соцопросы из головы и вложить каждую толику оставшейся у меня энергии в решающие финальные дни кампании. У меня было хорошее агитационное утро в Лондоне, включая мой собственный избирательный округ Финчли и возвращение домой на Флуд стрит во второй половине дня для обсуждения эфира, посвященного выборам.
Воскресенье 29 апреля должно было стать ключевым. Результаты опросов были повсюду. Я игнорировала их. Мне сделали прическу утром, и после ланча меня отвезли в конференц-центр Уэмбли на собрание членов профсоюзов-консерваторов. Харви Томас, опираясь на свой опыт ярких съездов Билли Грэма, использовал все возможные ходы. Целые созвездия актеров и комиков оживляли слушания. Игнорируя прежние инструкции, полученные от, пожалуй, слишком серьезных партийных работников, обеспокоенных достоинством «следующего премьер-министра», Харви сыграл гимн кампании «Hello Maggie», когда я вошла. Я прежде не сталкивалась ни с чем подобным – хотя по сравнению с экстравагантными выходками Харви в последующие годы это покажется довольно скромным.
