Все казалось совершенно нереальным.
Здание Центрального врачебного корпуса Клана, или Медикус, возвышалось над лазурными строениями города Лазурь, словно бело-серебристая стреловидная башня с острыми иглами-зацепами для паркующихся ездолетов. Часть их могла приземляться на крыше, и именно туда направлялась ведшая машину Бладек. Ее сопровождал какой-то молчаливый чиновник, наверняка контролер Альянса, тихий и опрятный. Миртон никогда его раньше не видел.
Ездолет не спеша коснулся колесами мокрой от недавнего дождя посадочной площадки. Здесь царила нешуточная суматоха – Контроль удалил бо́льшую часть прессы, но не мог избавиться от дотошных летающих голокамер, пытавшихся разглядеть лицо Грюнвальда за затемненным стеклом машины.
– Лифт в нескольких шагах отсюда, – сообщила преподавательница. – Мы быстро их пройдем. Я выйду первой, хорошо?
Он неуверенно кивнул, и Бладек вышла из ездолета. Какое-то мгновение он слышал гомон вопросов и шум назойливых голокамер. Окрестности уже обстреливали серо-голубые коммуникационные пучки, собиравшие трехмерные изображения и всасывавшие звуки. Миртон молчал. В суматохе он забыл взять с собой Деда Протеза и теперь не знал, удастся ли ему открыть дверцу машины.
– Быстрее, – сказала Моника, вытаскивая его из ездолета прямо в царящий вокруг хаос. К счастью, им заинтересовались лишь на миг – все внимание сосредоточилось на прибывшем контролере, слова которого доносились до него словно в тумане: «Террористическая атака на здание Совета», «покушавшийся называет спецификацию «Господин Тень»», «жертвы среди чиновников среднего уровня», «жестокое побоище, на которое Альянс…». Потом все оборвалось.
Они шагали по погруженному в тишину светлому коридору. Миртон споткнулся, но Бладек крепко держала его за руку. Он не знал, как долго они шли – с тем же успехом это могло продолжаться без конца. Когда они остановились перед стеклянной дверью, он уставился на нее столь же бездумно, как до этого в пол коридора.
– Грюнвальд, – Моника Бладек разговаривала с каким-то врачом Клана, но Миртон услышал свою спецификацию. – Да. Нет, он не знает. Понимаю. Я была бы крайне благодарна.
Когда врач ушел, преподавательница присела и посмотрела мальчику прямо в глаза. Ее взгляд казался влажным и остекленевшим.
– Миртон, – сказала она, – там твоя мама. Говорят… она тяжело ранена. Он ее прикрыл… Твой отец ее прикрыл, но шансы… Она уходит, Миртон. Ты должен быть мужественным. – Она на мгновение замолчала и утерла ладонью глаза, наполнившиеся влагой. – Хочешь к ней войти?
Он кивнул, не в силах вымолвить ни слова. Моника Бладек встала, коснулась открывавшего двери датчика и медленно, почти мягко, провела Миртона внутрь.
– Теперь я оставлю тебя одного, – сказала она. – Можешь… можешь с ней побыть. Можешь с ней остаться. Прости, – добавила она, выходя.
Грюнвальд остался один.
Мелисса Грюнвальд лежала на большой кровати, подключенная к компьютерам и генокомпьютерам, убаюканная в Потоке. Глаза ее были закрыты. Казалось, она едва дышит. Миртон присел на кровать и медленно, неуверенно, взял ее за руку. Пальцы ее были холодны.
– Мама, – проговорил он. – Мама…
Что-то зашуршало, дверь открылась, и в палату вошла одна из медсестер Клана.
– Извини, – сказала она. – Я подумала, что, может, ты хотел бы… Это единственная для нее возможность тебя услышать, – объяснила она, вытягивая из одного из установленных возле кровати устройств соединительный кабель. – Минуту…
Он хотел сказать, чтобы она этого не делала, но женщина уже схватила разъем кабеля и воткнула его в недействующий порт доступа – искусственный протез, позволявший Миртону внешне выглядеть как нормальный гражданин Альянса. Слегка улыбнувшись, она набрала на клавиатуре какую-то программу, после чего исчезла столь же быстро и бесшумно, как и появилась.
Грюнвальд крепче сжал руку матери, но та никак не реагировала. В горле и сердце он вдруг ощутил нарастающую пустоту, и его начал охватывать ужас, который он до этого отчаянно гнал прочь.
– Мама! – закричал он. – Мамочка!
Мелисса Грюнвальд не реагировала, глухая к его крикам и страху, слепая к его отчаянию. Миртон наклонился, пряча лицо в ее неподвижной руке, и тело его сотряслось от рыданий.
– Мама… мамочка… мама…
«Единственная для нее возможность тебя услышать».
Но она не могла его услышать. Такой возможности не было.
Где-то на грани отчаяния в нем начал расти гнев – гнев, какого он ни разу в жизни еще не испытывал, гнев, почти лишавший сознания, гнев столь сильный, что походил на безумие.
«Нет, – вдруг подумал он. – Я не согласен! Не согласен! Ни за что!»
И внезапно все изменилось.
На него словно нахлынула раздирающая душу волна, прилив ярости, любви и силы, которая, казалось, прожигала и уничтожала все предохранители и ограничения, сокрушая стены и руша электронные замки. Осознание присутствующих рядом устройств стало чем-то естественным, подобно осознанию Потока. В горле Миртона замер крик, и некая непонятная мощь лишила его дыхания и уверенности, что некто Грюнвальд вообще существует.
А потом все вернулось, но уже не так, как прежде.
Дело было не в самом соединении с находящимися вокруг устройствами. Дело было в их осознании, притом столь глубоком, будто они стали его частью, продолжением чувств и воли, будто они были записаны в его структуре, будто он оттиснул на них свою печать.
А посреди всего этого пребывала Мелисса Грюнвальд, парившая в паутине проводов и информационных огней. И ее персональ, ставший для него столь очевидным и реальным, будто принадлежал не ей, а ему самому.
– Мама! – крикнул он, обнимая ее изо всех сил. Она осмысленно взглянула на него, плывя во фрагментах Потока, вырванная на миг из собственного тела, угасающая среди поддерживавших ее жизнь программ, в виртуальном осколке мира. – Мама! Я здесь, мама! Не умирай! Я люблю тебя!
– Я тоже тебя люблю, – сказала она, но разделявшая их сила была могущественнее и уже вырывала ее из его объятий, хотя он крепко обнимал ее, записывая в себе и позволяя ей проникнуть в самые глубины души. – Я люблю тебя, – шептала она, угасая, пока он вдруг не очнулся возле ее тела, вне импринта, снова сам по себе, с недоверием и страхом глядя на электронные огни медицинских мониторов.
8. Схватка
Предназначение – еще одна иллюзия, которую навязывает нам разум, не способный смириться с логикой событий. Мы, однако, в него не верим. Почему? Ибо нам известно, как создавать случайности.
Библиотеки Собрания, автор неизвестен
Тартус Фим знал, что времени ему удалось выиграть совсем немного.
В голосе Цары Джейнис чувствовалась спокойная, холодная уверенность. На везение, которое не подвело его во время атаки ее мужа, рассчитывать не стоило – теперь его ждал конец. Наемница сперва добьет «Кривую шоколадку», а затем вытащит его извивающееся тело из ее остатков, словно улитку из раковины.
