Дело было расследовано, виновные наказаны, и после «глубинного срыва», как назвала его пресса, производство снова возобновилось. Однако это никак не отменяло того факта, что сошедшие с ума после неудачных прыжков экипажи нужно было куда-то девать, притом так, чтобы дело было легко замять. Дурдом казался самым лучшим решением, а его библиотеки – идеальным местом для ожидания смерти.
Библиотеки занимали обширную часть госпиталя номер три, в котором находилась Вайз. Большие, казавшиеся пустыми здания напоминали монолиты. В соответствии с директивами Альянса, все они были не чем иным, как контролирующими пациентов компьютерами с кастрированным на сорок процентов искином, внедренным в модули памяти, которые представляли собой своего рода библиотеки данных, установленные в составлявших часть инфраструктуры компьютерах, – собственно, поэтому комплекс назывался именно так, а не иначе. Могло показаться, что душевнобольные предоставлены здесь сами себе, но Дурдом славился своими превентивными технологиями, и, не будь он психиатрической планетой, можно было бы считать, что некоторые из них подпадают под Машинный риск.
Пациенты находились под постоянным наблюдением, а вживленные чипы сильно модифицировали их персонали. Таким образом, безумцев можно было в любой момент усыпить или обездвижить с помощью нейронной блокады. Персонал Дурдома называл это «отключением».
Пинслип прогуливалась по уродливому лесу Дурдома, где стволы деревьев выглядели так, словно страдали странным параличом, когда на глаза ей попался один из пациентов. Он сидел на толстой ветке, одетый в рваную больничную форму. Уже сам вид его одежды должен был заставить ее задуматься, но Вайз лишь ускорила шаг, полагая, что ей удастся избежать встречи с незнакомцем.
– Красавица… – прошептал пациент. – Краса-а-а-вица…
Вайз молча свернула влево. Корпуса госпиталя номер три находились недалеко, и ей хотелось успеть получить очередную дозу лекарств – приступы страха в последнее время ослабли, и она была уверена, что это заслуга прописанных ей медикаментов.
– Знаешь, что там, в Глубине? – спросил пациент. Повернувшись, она увидела, как тот ловко спрыгнул со своей ветки, словно какой-то древесный зверь. Он был весь в крови, и до Вайз начало доходить, что он пытался добраться до одного из чипов. Мало кто решался на подобное – защищенный персональ мог в процессе отключить доморощенного хирурга. – Там ты, – пояснил он. – И там я. Вечно. Вечно. Вечно. Вечно.
Она побежала, но пациент оказался проворнее, Контроль Дурдома должен был заметить, что ситуация становится опасной, но, видимо, отключить безумца не удавалось.
Перепрыгнув через искривленный корень, Пин выбежала на дорожку, ведшую к одному из монолитов. Она уже видела, что автономное здание освещает ее датчиками, – там знали, что происходит. Но пациент был быстрее. Схватив Пин сзади, он опрокинул ее на спину и начал сдирать с нее форму.
– Я только раз всажу, – пообещал он. Лицо его напоминало потрескавшуюся маску. – И раз. И раз. И еще раз!
Именно тогда она сделала то же самое, что и сейчас.
Месье застонал и судорожно дернулся, а затем его потное тело сползло с нее на пол кают-компании. Вайз столкнула его полностью, заметив, как из разбитой головы течет тонкая струйка крови. Когда он на нее набросился, она врезала ему первым, что попалось под руку, – по случайности это оказалась одна из расставленных по всему кораблю игрушек Хаба.
Тански любил их собирать, иногда используя детали от предыдущих, – маленькие, обычно автономные, машинки или логические игры на примитивных подсистемах. На этот раз ей попалась механическая птица, постоянно раскачивающаяся туда-сюда благодаря простой силе отталкивания магнитных полей, подключенных к ядерным батарейкам. Игрушка оказалась на удивление прочной.
Пинслип уже один раз едва не изнасиловали. И этого раза ей вполне хватило.
Стараясь не отводить взгляд от лежащего тела, она медленно поднялась на ноги. Месье выглядел не так, как обычно, – в бесчувственном состоянии от его похоти и наглости не осталось и следа. Пинслип шагнула к выходу из кают-компании, но дальше двинуться не смогла – лишь стояла и тупо смотрела перед собой, дожидаясь, пока ее тело, разум и пространство вокруг заполнит знакомый холод.
А потом дверь в кают-компанию открылась, и вошел худой неопрятный Хаб Тански.
Эрин Хакль устала от информации.
Информации о том, что произошло на «Суматохе». Информации о секретах и планах пассажиров «Лазурного полета». Информации о запрещенных пространствах, исследуемых «Ио» – черным кораблем Погранохраны, на который она попала какое-то время назад, – и информации о реальном бессилии пограничников, которых представляли человечеству как бдительное око известной Вселенной. Информация эта, особенно в последнем случае, всегда оказывалась чересчур преувеличенной.
И потому она решила, что информация насчет встречи Миртона Грюнвальда и Тартуса Фима ее не интересует.
Во имя Напасти, зачем ей эти сведения? Каждый раз новое знание оказывалось чересчур тяжким бременем. Хотя Эрин и без того была уверена, что знает, о чем шла речь.
Фим выглядел один в один как контрабандист из дурацкого голофильма. Наверняка они с Миртоном переправляют какую-то контрабанду. Пакуют вместе с белковыми лишайниками с Бурой Элси и продают тому, кто больше заплатит.
Она угодила на корабль какого-то напастного торговца наркотиками.
Собственно, если подумать, Грюнвальд именно так и выглядел – постоянно какой-то помятый, потрепанный, странно полусонный и, похоже, всегда поддатый. «Ну и выбрала же ты себе капитана, Эрин, – подумала она. – Чудесно. Просто великолепно».
Сидя в кресле первого пилота и разрываясь между чувством обреченности и злостью на саму себя, она смотрела на навигационный монитор. Оба все еще соединенных между собой корабля дрейфовали в пространстве сразу за двойной системой пограничных мертвых планет на орбите Гадеса, Игнис и Юноны-Б. Сложные гравитационные взаимодействия обоих небесных тел и их спутников накладывались дрожащей волной на большинство показаний, которые корректировал кастрированный искин корабля.
Зеленое пятнышко станции Гадес-сигма мигало в самом верху экрана – Эрин могла сколько угодно сканировать траекторию подхода, чтобы очистить сигнал, но все время попадался какой-то создававший помехи в показаниях мусор. Не помогали также пульсации далеких глубинных эхо и разрывов Глубины – знак, что официальный торговый путь находился недалеко, всего в половине светового года отсюда. Что ж, по крайней мере, тут было пусто.
Хакль, уставшая и смирившаяся с судьбой, потянулась к термокружке с кофе, взятой полчаса назад в кают-компании. Жидкость все еще была теплой. Эрин отхлебнула глоток, позволив себе на миг забыть о Миртоне, «Ленточке», Тартусе, контрабанде и записанных в Потоке контрактах. «Контрактах, которые не разорвешь, – мысленно поморщилась она. – По крайней мере, без последствий».
А потом все изменилось.
На мониторе, словно пятно из белых пикселей, возникло мощное глубинное эхо, предвещающее появление какого-то крупного корабля всего в ста километрах отсюда. Отставив термокружку, Хакль машинально ввела команды на клавиатуре навигационной консоли, передавая полученные данные для автоматического сканирования.
