А потом корабль замерцал и прыгнул сквозь Глубину.
II. Машина
1. Напасть
Самое время признать, что нам ничего не известно о таинственной Напасти, якобы прокатившейся по всей Галактике и приведшей к Ксеновойне, а в итоге и к Машинной войне. Наши знания основаны на отрывочных данных из Галактической сети, зараженной Машинами. Что мы можем знать наверняка? Ничего. Мы не знаем, закончилась ли война тысячу или, может, несколько тысяч лет назад. Мы не знаем, в самом ли деле существовали какие-либо Иные. Мы даже не знаем, как долго существовала Старая Империя.
Старший информатор Езекииль Эсмо, выступление на ежегодном съезде Научного клана.
Когда Пин все окончательно доставало, она сбегала на Серое море.
Серое море было единственным крупным водоемом в окрестностях поселения Тартмана, не считая впадавшей в него реки Нис. Большая часть северного континента Евромы-7 – седьмой планеты системы, находившейся в пятом секторе Черной Вуали, как называли небольшую туманность на краю Рукава Ориона, – была покрыта лесом и, как и вся планета, окутана вечным туманом, скрывавшим деревья, холмы, долины и древние руины Иных.
Вайз нравилось бывать одной. Она осторожно ступала по каменистому пляжу Серого моря, вслушиваясь в шум и шипение ударяющихся о берег волн. Больше всего она любила Закатную пору, то есть вторую половину дня на Евроме-7 – тянувшийся словно до бесконечности заход единственного солнца планеты, отбрасывавшего на воду тысячи мерцающих отблесков. Ночь была холодна и наполнена страхом; система Евромы, чудом уцелевшая после Машинной войны, так и не была полностью внесена в каталог и описана чиновниками Старой Империи. Известно было лишь, что пребывание ночью за пределами поселений достаточно небезопасно.
Пока, однако, длилась Закатная пора, и Пинслип просто шла, иногда приседая и вытаскивая застрявшие в камнях карбоны – небольшие жемчужины, за которыми охотились кружившие в небе во́роны. Единственные известные на планете птицы якобы напоминали воронов с легендарной Терры, отсюда и их название, хотя они были намного крупнее и умнее, а еще черные как смоль, не считая лишенных зрачков белых глаз. Их, правда, сложно было считать полноправными Иными – как и большинство населявших Еврому созданий, – но Вайз все равно казалось, будто они за ней наблюдают, пытаясь прокаркивать фрагменты забытых слов.
– Жра-ать! – прохрипел тот, что покрупнее, приземляясь на кучу пористых камней. – Жра-ать!
– Держи, – Пин бросила ворону блестящий карбон. Тот каркнул, наклонился и клюнул, а затем задрал клюв, пытаясь проглотить твердую жемчужину, и Вайз на мгновение испугалась, что он задохнется. Ворон, однако, захлопал крыльями и переступил с ноги на ногу, поглядывая на нее с явной хитринкой.
– Жра-ать! – снова каркнул он, но Пинслип лишь засмеялась и покачала головой.
– Иди сам поищи, старый негодник, – ответила она, ускоряя шаг.
Метрах в двухстах впереди на пляже возвышалась скала, которую местные называли Пальцем Тартмана – идеальное место, чтобы усесться на ее вершине, слушая шум волн и забыв обо всем. Когда Закатная пора вступала в решающую фазу, именно Палец первым погружался в тень. Пин любила сидеть на нем, наблюдая, как пляжи Серого моря окутывает гаснущий в течение многих часов розовый свет, защищая Еврому-7 от прихода ночи. Впрочем, то было единственное время, когда Палец Тартмана оставался безлюдным, – сидеть на нем в Закатную пору считалось опасным чудачеством, и в селении ходили рассказы о безрассудных глупцах, которые, убаюканные шумом волн, заснули на вершине Пальца, чтобы никогда уже больше не вернуться домой.
– Глупцы, – нараспев пробормотала Вайз и радостно повторила еще несколько раз: – Глупцы, глупцы, глупцы.
На Пальце Тартмана кто-то сидел.
Она заметила его, когда добралась до места, где потрескавшийся фрагмент пляжа образовывал небольшое русло, заполненное серой водой. С такого расстояния она не могла различить сидящего, но была уверена, что это не кто-то из взрослых – маленькая фигурка выглядела не больше ее самой. «Наверняка Клаб Мурд», – решила она: сын ботаника Пекки Мурда, работавший вместе с отцом и приходивший в восторг от каждого дурацкого куста, оплетавшего руины. Что он тут делает?
Пин разозлилась – мальчишки не должно было тут быть. Он постоянно к ней цеплялся, как, впрочем, и к остальным детям из EDU-3, третьей учебной группы поселения Тартмана. Насколько она помнила, он даже как-то раз взломал ей соединенный с персоналем учебный модуль, из-за чего она лишилась большинства файлов, загруженных по поручению преподавательницы госпожи Тим. Пин была убеждена, что Клаб затаил на нее злобу, пока не покопалась слегка в Потоке и не нашла сведения о первых признаках созревания одиннадцатилетних мальчиков, а также терминах «гормональная буря» или «петушиные ухаживания».
Дурак.
Она могла поступить двояко: либо вернуться в поселение и провести последние минуты Закатной поры в обществе недовольного отца, либо отвоевать себе свой кусок пространства на Пальце. Можно, конечно, было и промучиться с отцом – ничего нового, бывало и намного хуже, но все же она склонялась ко второму варианту. Это было ее место, пусть даже Клаб полагал иначе, и она не собиралась от него так легко отказываться. Она решила, что сядет как можно дальше от него, но всем видом продемонстрирует ему свое недовольство. Так когда-то делала мать – Пинслип помнила, что, когда той что-то не нравилось, Аманда Вайз могла создать вокруг себя настоящее силовое поле из холода, сквозь которое никто не мог пробиться. Отец в гневе даже как-то раз назвал ее «ледяной сукой».
«Так, скорее всего, и поступлю», – решила она, перепрыгивая через широкий участок русла, а затем начала карабкаться наверх.
Скала была влажная и дырявая, покрытая естественными захватами и углублениями. На Палец Тартмана можно было легко подняться с южной стороны, где крупный фрагмент скалы образовывал пологий склон, но Пин решила выбрать более трудный путь. Во-первых, это странным образом укрепляло ее уверенность, что она поступает правильно, словно уже само покорение скалы составляло часть той схватки, которую она намеревалась выиграть. Во-вторых, подход со стороны склона исключал фактор неожиданности – Клаб Мурд заметил бы ее раньше и успел бы подготовиться к встрече.
Естественно, он мог видеть ее и так – Палец Тартмана представлял собой превосходный наблюдательный пункт, – но не мог понять, что она карабкается по западной крутой стене. Она лезла наверх, прижимаясь к холодному камню и ощущая еще сильнее придавливавшие ее к нему легкие порывы ветра, не обращая внимания на пролетавших рядом воронов и стараясь не наступить на маленьких твинклей – птицеобразных бескрылых созданий, семенивших по небольшим скальным уступам.
В какое-то мгновение, уже почти у самой вершины, она поколебалась, словно некая сила вдруг отмерила ее судьбу, словно остановилась большая стрелка смертельных часов. На долю секунды ее оторвало от скалы, и она изо всех сил вцепилась в камень, судорожно схватившись за каменный клык и чувствуя, будто настал момент неопределенности, почти смерти. Пин закрыла глаза, но тут же снова их открыла, а затем подтянулась и выбралась на плоскую вершину.
