Во имя Ушедших! Почему… нет, не сейчас. Нет времени.
Рассуждай логично, Хакль. Тебя вытащили из стазиса в аварийном режиме. Кастрированный искин в подобной ситуации всегда воскрешает пилота. А это значит, что остальные выйдут из стазиса либо если я проделаю это вручную, либо стандартным образом. Стандартным – то есть через несколько минут. Минут, в течение которых выяснится, удастся ли нам остаться в живых».
Лавируя на границе сталкивающихся друг с другом космических черепков, она бросила взгляд на экран, показывавший состояние команды. Похоже, все пребывали в стазисе – как Миртон (все-таки успел?.. не может быть… или может?), так и доктор с механиком, компьютерщик и астролокатор. Она машинально начала вводить код механического воскрешения Хаба. Нужно было его разбудить… он был ей нужен. Пусть займется своим делом – он мог помочь искину в расчетах сложных траекторий среди дрейфующих небесных тел.
«Вайз, ох, Вайз… Что же ты наделала, девочка!.. Если только останемся живы, то…»
Он хотел, чтобы она ему доверилась. И позволил им вляпаться в говно.
В «Ленточку» ударила волна космической пыли. Пронзительно и болезненно загудел сигнализатор магнитного поля. В процессе полета сквозь Глубину магнитное поле успело частично подзарядиться, но не настолько, чтобы выдержать очередной подобный удар. Реактор едва теплился, а Эрин с ужасом заметила тянущиеся к кораблю пучки электрических разрядов, напоминавшие прекрасный голубой цветок с растопыренными лепестками. И свет… свет далекого, но все же не настолько далекого взрыва…
«Это конец, – поняла она, но тут же решила: – Нет! Я не согласна, во имя Напасти! Не согласна! Никогда! Ни за что!»
Склонившись над навигационной консолью и продолжая держать одной рукой ручку управления, она нажала другой рукой кнопку связи с боевой рубкой и в то же мгновение начала стрелять из горного лазера, прорубая себе путь к гигантскому, изрытому кратерами вращающемуся в космосе монолиту – единственному, который выглядел более-менее устойчивым. Шансов выжить у них было немного – разве что укрыться в его тени. Рванув ручку вправо, она ударила по кнопке форсажа.
Не скомпенсированная антигравитонами перегрузка вдавила ее в кресло, перекрыв дыхание. Снова запищал какой-то тревожный сигнал – судя по всему, они потеряли что-то по дороге. Пучок молний вытянулся в их сторону и погас, а видимый вдали свет взрыва сменился ударной волной, сокрушающей на своем пути напоминавшие расколотые головы мертвых великанов глыбы.
За монолит она спряталась почти в последний момент – взрыв быстро угас, уступив место очередной разрушительной силе. Сколько ей осталось? Минута? Две? Три? А может, лишь несколько секунд?
– Сердце, траектории! – крикнула она в интерком. Тански не ответил, но наверняка услышал – он должен был уже пробудиться. Что дальше?
«Нужно воскресить Вайз, и поскорее. В этом секторе наверняка есть и спокойные зоны, тихие пустоты в глазу циклона. Лучше, если бы ты их знала, Вайз, – подумала она, вводя код механического воскрешения астролокатора. – Лучше, если бы ты их знала.
Ибо иначе я тебе ноги из жопы повыдираю».
Хаб внезапно ожил, захлебываясь кислородно-азотной смесью, закачиваемой в шар Сердца, и заморгал. Корабль трясло – худое тело Тански болталось в стазис-ремнях. Машинально протянув руку, компьютерщик похлопал по карману своего потертого комбинезона в поисках палочки с неоникотином.
Сирены? Перегрузки? Авария? Что происходит, черт побери?
Координаты глубинных прыжков всегда предусмотрительно вводились с расчетом на наиболее безопасные, спокойные сектора космоса, заранее тщательно просканированные зондами и отмеченные локационными буями. Разве что… прыжок произошел в процессе полета, что могло внести путаницу в расчеты и зашвырнуть их глубже в сектор. Ускорение и вектор корабля автоматически накладывались на локационные ошибки, и в экстремальных случаях бывало, что корабль оказывался в самом центре раскаленного газового гиганта.
«Гребаная Напасть, – подумал он, – такого я не планировал».
Он достал цигарку и небольшую ядерную зажигалку. Лишь затянувшись дымом, он отстегнул ремни и присел у консоли. Нейроконнектор мигал зеленой лампочкой, но Хаб выдвинул одну из своих клавиатур… чтобы тут же снова ее убрать. Он не особо любил напрямую подключаться к системе, клавиатура добавляла некоторой изысканности, но, похоже, на этот раз другого выхода не было. Вздохнув, он подключился, чувствуя, как операционная система заполняет его персональ; пальцы повисли в воздухе, касаясь высвечивавшихся в мозгу интерфейсов и закладок. Из уголка его рта торчала дымящаяся палочка, делая его похожим на высохшего худого вампира с заменителем трубки.
Видел он, по сути, не так уж много. Кастрированный искин посчитал излишним заполнять его мозг множеством графической информации, переключившись на простую трехмерную геометрию. Четвертым измерением было время, и именно оно вызывало пертурбации переменных, перемещало гравитационные эллипсы и меняло эксцентриситет больших и маленьких пятен, в которые превратились астероиды, метеориты, облака едкой пыли и гравитационные скопления. Система экстраполировала накладывающиеся друг на друга векторы и рассчитывала вероятность удара в радиусе всего ста – ста двадцати метров; если бы он вышел за эту границу, он угодил бы в такие замысловатости математики и суперматематики, что ему вряд ли удалось бы хоть что-то рассчитать. Пока что Тански тасовал данные со скоростью, которой от него трудно было ожидать, и перебрасывал наиболее вероятные из них в стазис-навигаторскую, где с ними уже должна была разбираться принцесса Хакль.
На картинке подрагивали колеблющиеся линии и внезапные вспышки анимированных огней. Взрывы? Энергетические цепи? Необходимость их огибать значительно осложняла задачу – игра превращалась в четырехмерные шахматы, в которых требовалось предвидеть растущее по экспоненте количество ходов. Искин едва справлялся. Вечно это продолжаться не могло – они лишь выигрывали время, и притом дорогой ценой. Рано или поздно им грозила неминуемая гибель.
Опутанному паутиной расчетов пауку стало страшно.
Пинслип Вайз не хотелось возвращаться в мир живых.
Ей было хорошо – убаюканной пустотой, несуществующей и одинокой, зависшей вне времени и мертвой. Конец страхам. Конец неуверенности. И прежде всего – конец болезни, которая вдруг оказалась столь реальной. Пин не хотела мириться с этой реальностью. Ей не хотелось знать то, что она знала. Хотелось лишь заснуть.
Никогда она еще так не хотела больше не просыпаться. Когда в ее персональ и кровь попал антипод «белой плесени», ей не хотелось открывать глаза, не хотелось думать. Но у Эрин Хакль были другие планы.
– Вставай, Вайз! – вопила она, перекрикивая вой сирен. Постоянно включались все новые, сообщая об опасном сближении, перегрузках, повреждениях. «Ленточка» напоминала пьяный цирк в день зарплаты. – Вставай, Напасть тебя дери, слышишь?!
Пин открыла глаза и закашлялась. Стазис-кресло уже стояло вертикально. Краем глаза она заметила, что из ее носа сочится кровь.
