Сзади Одана, почти в обмороке, но еще держится, старается проглотить всхлипы, зажимает рот ладошками.
Я разворачиваюсь к кукловоду, он вскидывает руки, и заклятье крови соскальзывает с его пальцев. Дебил.
— Сюрприз-сюрприз, — шепчу, делая три шага к незнакомцу. Это тоже можно считать нападением, не важно, что у него не вышло, Кадиз на такие мелочи внимания не обращает.
Я вижу Тивора и князя, пробирающихся к нам, и отступаю еще на шаг ближе к вампиру. Через вдох они будут возле Оданы, я вскидываю меч.
Мужик швыряет очередным заклинанием крови. Он совсем тупой? Или…
— Сюрприз-сюрприз, — говорит незнакомец. Вслед за заклятием крови — еще одно. Принцесса вышла из угла, сделала несколько шагов в направлении князя, оказалась впереди.
Они не успеют.
Я дергаюсь в сторону.
Плетение крови дало бы вампиру два вдоха — вполне достаточно для эльфийки. Но я — ассасин, а поэтому преимущества у него практически нет.
Белое сверкающее нечто врезается мне в бок, я падаю на Одану, придавив несчастную к полу. Боль, как зверь, рвет тело гнилыми зубами на куски, почему-то бьют судороги, срывается с пальцев рыбка и врезается мужику в грудь, еще одна — в шею. Я скатываюсь с девушки, тело выгибает дугой. Одана не пострадала: пара царапин и на лбу шишка.
Когти вжимаются в ладони, я почти скулю.
— Лист! — орет князь, и темнота втягивает, проглатывает.
Поганый, поганый суман!
Дом? Я дома? Здесь ничего не изменилось. Вот старый дуб, мамины любимые вьюнки, чуть дальше шумит река. И качели, деревянные качели с потрескавшимся от времени цветочным узором. И висят все так же высоко. Или это я маленькая? Взгляд падает вниз. Ободранные коленки, босиком, в платье… Маме удалось надеть на меня платье?
Я подтягиваюсь на руках. Толчок, еще один. Да! Еще чуть-чуть, и ноги заденут листву в кроне. Да! Выше, быстрее! Так, чтобы только ветер, чтобы сама ветер! Еще!
Я смеюсь, мне так хорошо, так весело.
Я раскачивалась и раскачивалась, кружилась голова, слезились глаза.
Почему я не пришла сюда раньше? Здесь же мама.
Мама! Хочу к маме!
Я соскакиваю. Неудачно падаю на и без того ободранные коленки, но все равно смеюсь.
— Мама!? — кричу, поднимаюсь и несусь к дому. Вот и крыльцо… Кто-то резко схватил за подол платья, я покачнулась, остановилась, оглянулась. — Кот?
— Не ходи, — странный ободранный тощий кот. Разве коты умеют улыбаться?
— Тебя забыла спросить, — фыркаю и топаю ногой, стараясь отцепить край платья от его когтей.
— Нельзя.
— Глупости! Там мама. И вообще приличные девочки с незнакомыми уличными котами бесед не ведут.
— Почему? — он склонил смешную треугольную голову набок.
— А вдруг ты плохой? Злой? Украдешь меня?
— Плохой? — большие желтые глаза стали еще больше. Сейчас ведь вывалятся!
Я рассмеялась.
— Другой, — кивнул он. — Не плохой.
— Значит, хороший?
— Другой, — вот упрямый котяра.
— Нет. Либо плохой, либо хороший. Я не понимаю, как это «другой», — повела я плечами. Почему так потемнело?
— Со мной, — кот потянул меня за подол платья к калитке. — Расскажу.
— Никуда я не пойду. Меня мама дома ждет.
— Не ждет.
— Ждет. Темно уже, она обязательно ждет, — дернула сильнее, раздался треск ткани.
Ну вот, теперь влетит. Я развернулась и начала подниматься по ступенькам, кот преградил путь. Он оглядывался, шерсть стояла на загривке дыбом.
— Глупая, — кошак топнул когтистой лапой. — Нельзя видеть!
— Да отстань ты! Брысь! — я оттолкнула противного кота и дернула за ручку двери, делая шаг. Протяжное мяуканье послышалось за спиной.
Меня втянуло внутрь. Смяло.
Мама?!
Кровь, везде кровь. Так много-много крови, что я тону и захлебываюсь, а в тело впиваются чьи-то зубы. Они кусают за руки и за ноги. И мне больно и страшно.
Мама! Папа!
Но горло сводит спазмом, я задыхаюсь, и что-то тянет вниз, руки, ноги, тело обжигает болью. Я глотаю, вынуждена глотать чужую кровь, и все внутри корчится, меня разрывает на части. Так больно, невыносимо больно.
Мама, папа, пожалуйста!
Красное марево перед глазами, что-то держит за руки, я бьюсь и корчусь, стараюсь вырваться.
Кто-нибудь, пожалуйста. Я не хочу, не хочу, я не виновата! Пожалуйста, ну пожалуйста!
В один миг наступает темнота, я больше не тону. Тихо. Только мои вдохи и выдохи, частые, надсадные, жалкие. Я словно не могу надышаться, в груди колючий еж.
И какой-то хруст сзади. Что-то ложится мне на плечи. Я дергаюсь, поднимаюсь на ноги, хочу убежать. Вот только куда бежать? А оно хватает, сжимает, словно хочет раздавить, все сильнее и сильнее. И тишина.
Пожалуйста, ну пожалуйста!
И снова боль. Душит, мучает, тянет в разные стороны, и хочется ползать, выть, выгибаться.
Пожалуйста!
Глава 20
— Ты злишься?
— Это не злость.
У чувства, которое я испытываю, другое название.
Из разговора Тивора и Кристофа
Кристоф Фрэйон, Великий князь Малейский.
Я подскочил к стражу, сбрасывая с пальцев уже никому не нужное плетение. Мальчишка лежал на полу, растекалась под ним его же кровь, потому что амулет разрядился, пачкая белую одежду, а по телу пробегали судороги.
Вот куда он полез? Какого хрена, моя тьма успела бы раньше!
Я положил его голову к себе на колени, коснулся висков, от кончиков пальцев начала расползаться тьма. Рядом опустился Тивор. Черная пелена закутала безвольное тело в плотный кокон, обернула, на время успокоила его раны, закрыла заклинание, что так неосмотрительно поймал Белый.
Глупый мальчишка!
Тьма, отчего так дрожат мои пальцы, отчего так бешено бьется сердце, почему что-то кричит внутри?
Оборотень легко сдвинул мои ладони, подхватил Листа на руки, едва заметно кивнул в сторону эльфийки.
Чтоб тебя!
Я с трудом заставил себя сделать шаг к девушке, помог ей встать.
— Одана?
— Я не пострадала, — большими глазами она смотрела на Тивора и его ношу. — Скажите, это ведь была дымка?
У меня получилось лишь кивнуть, рот открывать я побоялся: в адрес Оданы у меня сейчас не было ни одного цензурного слова, кроме предлогов.
