Пугать? Нет, я не хочу пугать. Ее нельзя пугать, ее надо беречь. Кого «ее»?
— Тивор, поставь защиту на стены. Я не уверена, что удержу его!
Кого «его»?
— Отдай мне силу. Не сопротивляйся. Отдавай, она теперь моя.
Отдать? Нет! Я — тьма, я суть начало, я суть конец. И снова Зверь берет верх, заглушает и давит, сливается со мной. Я отступаю, трясу головой, рычу и ору, сопротивляясь голосу. Я — тьма. Только я и больше никто. Она принадлежит мне. И я тяну ее на себя, забираю то, что и без того мое, и раздается в полной тишине крик. Крик ярости и боли. Крик, отчаянный и надрывный. И мне отчего-то невыносимо его слышать, невыносимо чувствовать, словно я сам кричу, словно мне самому больно. И рвется что-то в груди. Что-то странное и непонятное. Заходится в немом плаче.
Но я продолжаю тянуть тьму на себя. Она же моя, только моя. Моя. И опять кто-то кричит, тот же голос, и я хочу, чтобы он прекратил. Прекратил так кричать. По всему телу прокатывается дрожь, огромными волнами. Больно. Но разве я знаю, что такое боль? Разве помню?
— Моя, — реву я, обретая возможность говорить, вспоминая слово.
— Так, значит? Ладно, — это уже не крик, это хриплый лай. — Ты моя! Слышишь? Я приказываю тебе!
— Нет!
— Приказываю! Подчинись, мать твою! Я сильнее этого глупого вампира, иди ко мне!
Нет, нет, нет.
И сила мечется и распадается на лоскуты, тает, затихает, тянется от меня к голосу, и мне становится легче дышать, и не рвется это непонятное нечто в груди, отпускает боль. Может, не стоит сопротивляться, может действительно отдать то, что просят?
— Верно, отдай мне тьму, Кристоф. Отдай, и тебе станет легче.
Бери.
— Вот так. Не упрямься, большой маленький мальчик, возвращайся. Иди ко мне.
Иду.
И отпускают путы, затихает в груди буря, встают на место кости, и я вижу ее лицо прямо перед собой, напряженное лицо и тьму в ее глазах. Сознание возвращается медленно, по крупицам, как капли дождя на стекле собираются в лужицы на карнизе.
— Елена, — я делаю к ней шаг, но падаю на колени, и она точно так же стоит на коленях напротив, кривятся ее губы, а глаза горят невероятной злостью.
— Тивор, уведи Одану и возвращайся, — прохрипел, протягивая руки к ассасину.
— Ты уверен?
— Да, — я с трудом повернул голову, чтобы увидеть, как оборотень уносит на руках бессознательную эльфийку.
Что я наделал?
— Елена, — мне наконец-то удалось сфокусировать на ней взгляд. А Лист, окруженная дрожащим маревом тьмы, начала медленно оседать на пол. Падала мне в руки, и кровь тонкой струйкой вытекала у нее из живота, левая рука висела вдоль тела плетью, одежда была изорвана в клочья, все тело в царапинах и порезах. Я подхватил Листа и с трудом поднялся на ноги.
Это моих рук дело? Моих?
Через пол-оборота я сидел в своей комнате, глядя на все еще бессознательную девушку, и никак не мог привести мысли в порядок. Надо было что-то решать с Оданой, надо было что-то решать с мертвыми послами, но единственное, о чем удавалось думать, это о спящей в моей кровати вампирше. Ее раны много времени не заняли, но вот на снятие последствий отката ушли практически все оставшиеся силы. В затылок дышал Черный.
— Как она оказалась там? — задал я мучивший вопрос.
— Не знаю. Когда ты схватил Одану, сзади просто открылся портал.
— Это я ее ранил?
— Я не смогу тебе ответить. Почти сразу же она превратилась в тебя.
— Что значит «превратилась в меня»?
— То и значит. Она стала тобой, когда ты Зверь. Вы оба стали Зверями, почти слились, а между вами — нити силы. Я думал, вы разнесете на хер весь дворец, с трудом удалось удерживать защитное заклинание на стенах.
— Мне кажется… Она кричала?
— Вы оба кричали, — я с шумом втянул в себя воздух, поднялся. — Ревели.
— Одана?
— Пришла в себя, но все еще в шоке.
— Кто-то знает, что она делала возле лабиринта?
— Нет. С ней сейчас почти вся делегация.
— Я кретин.
— Почему ты вышел из себя? — Тивор встал сбоку, что-то выискивая на моем лице.
— Не знаю, точнее, не уверен. Думаю, что-то случилось с Еленой в камере, и она потянула из меня силу, Зверя. Вызови ко мне Жана и охранников, которые были к ней приставлены.
— Ты будешь здесь?
— Я не хочу оставлять ее.
— Ты же понимаешь, что Эдор так просто теперь не отстанет, — то ли спросил, то ли просто озвучил свои мысли Черный.
— Зачем ты говоришь мне то, что я знаю и без тебя? — выгнул в ответ бровь, не сводя глаз с Елены.
— Хочу убедиться, что ты все еще со мной. Что ты прежний князь.
Я удивленно уставился на волка.
— Разве был повод усомниться?
— Слишком многое навалилось на тебя за последний суман. Прорвались все гнойники и нарывы. По-моему, у меня есть право волноваться и сомневаться.
— Есть. Только не забывай, что я все еще гений. Мне просто надо немного времени.
— Сделаем вид, что тебе удалось меня успокоить, — слегка склонил волк голову и отправился выполнять мои поручения.
Я же сбросил с себя камзол и откинулся на спинку кресла, только после слов Тивора действительно осознав, что устал. Девочка-ветер в этот момент завозилась, уткнулась носом в подушку и снова затихла. Я сжал и разжал кулаки.
На хер все. Справлюсь. Первый раз, что ли?
Через пятнадцать лучей в дверь постучались и в комнату проскользнули дознаватели, я едва успел накинуть на кровать с Еленой полог из тьмы.
— Где девушка!? — прорычал, как только оба охранника и Жан разогнулись.
— Мой князь, это моя вина, — не отвел взгляда «новый-глава-выводка». А вампир мне определенно начинал нравится. — Ее нет в камере. Мы не знаем как, но…
— Мы только начали пить, — пролепетал тощий, как жердь, вампир.
— Что? Что вы, мать вашу, начали делать? — я поднялся на ноги, с трудом сдерживая ярость. Мужики побледнели. — Я какой приказ отдавал?
— Не…
— Лично тебе, мудак, отдавал!
— Не… — все еще не мог собраться с мыслями дознаватель.
— Не слышу!
— Не трогать ассасина, — наконец выдавил он.
— Жан, — повернулся я к уже склонившему голову в ожидании приговора мужчине, — свободен.
— Я должен понести наказание вмес…
— Свободен, о наказании для тебя мы поговорим позже.
Дознаватель скрылся за дверью, а вампиры упали передо мной на колени. Я не хотел этого делать, я не любил это делать, но… было надо.
