— Или мятеж поднимут, — сплюнул я. — Конечно, зачем замечать? Зачем князю сообщать?
— Не кипятись, — Тивор склонился над одним из мужиков, — их всего трое. И тебе ли не знать, как действительно затеваются мятежи? Чего они в обмороке-то?
— Узрели мой светлый лик, не смогли справится с потрясением, — огрызнулся Белый. — Что делать-то с ними, я спать хочу и в душ. То есть сначала в душ, а потом спать, — зачем-то пояснил Лист, так же, как и Тивор, рассматривая своих несостоявшихся убийц.
А я не совсем понимал, что они там пытаются углядеть.
— Кадарха разбудить, и куда-нибудь под замок посадить до утра. Когда прочухаются, допросить, хотя особо смысла в этом не вижу.
— Ну, насчет мотивов тут все ясно, вы правы, но послушать их я бы все равно не отказался, — Белый опустился на корточки рядом с волком. — А вот Кадарх… Не знаю даже, терзают меня смутные сомнения.
— С чего? — я присоединился к собственным стражам возле валяющихся тел. Мужчины в возрасте, натруженные руки и грубые лица в морщинах, как печеный картофель.
— А вы его поведение за ужином считаете нормальным?
Я пожал плечами.
— Ну заторможенный немного, но в Ненна все такие, — ответил вместо меня Черный.
— Не знаю, — покачал головой Белый и зачем-то полез пальцами в рот одного из мужчин. Оттянул верхнюю губу, затем перевернул на живот и отодвинул ворот рубахи, открывая знак мора. — Скажите, князь, а нормальные вампиры, кроме стражей и лордов, в Ненна есть?
— Есть, — я бросил взгляд на мальчишку: тот увлеченно продолжал разглядывать печать. — Должны быть. Зачем тебе?
— Хочется на них взглянуть, очень хочется, — пробормотал он, поднимаясь и оттряхивая штаны.
— Вопрос тот же.
— Да так, — махнул страж рукой, — я даже себе сейчас это желание объяснить не смогу, не то что вам. Можете считать это моей навязчивой идеей. Так что с ними делать будем?
— Тивор, — я тоже поднялся, — зови наших. Пусть вынесут и где-нибудь запрут, только тихо. Очень-очень тихо.
— Ну и где они, по-твоему, их запрут? — волк скептически выгнул бровь.
— А зачем запирать? — Лист снова сложил руки под грудью и улыбнулся. — Пусть бросят где-нибудь в конюшне и у дверей вампиров двух поставят, до утра они явно не оклемаются. Вряд ли Кадарх знает всю свою прислугу в лицо, а они отлично сойдут за конюхов.
— Ага, а охрану ты как объяснять будешь? — допытывался Черный.
— Лошадок княжеских стерегут, очень дорогих, очень редких. Да и вообще приказ князя, обсуждать не велено, — нагло улыбнулся мальчишка.
— Где ж ты был всю мою жизнь? — широко улыбнулся волк и хлопнул мальчишку по спине. Хлопнул так, что несчастный подавился воздухом и едва устоял на ногах.
— Там, где тебя не было, — Лист поморщился, растирая ушибленное плечо.
Несостоявшихся убийц унесли через несколько вдохов, мальчишка ровным голосом пожелал всем спокойной ночи и безапелляционно выставил нас с Черным за дверь.
Оборотень уже давно ушел спать, а я все сидел и сидел над отчетами, стараясь понять хоть что-то, перебирая в памяти лица и имена, словно перетасовывая карты. Но кроме вполне очевидного вывода о происходящем в голову упорно ничего не лезло, а главное, я не мог даже примерно назвать кукловода.
И Лист.
Так спокойно все это принимает. Мне бы его спокойствие и терпение.
Снова бросил взгляд на руки.
Даже в гребаной Ненна она прорывается, проскальзывает наружу. Неужели я когда-то верил, что смогу ее контролировать? Приручить? Обуздать? Старый кретин. Себя-то контролировать не могу, что уж говорить о тьме.
Я поднялся из кресла и подошел к окну.
Ни хрена тут не изменилось!
И, пожалуй, этот факт бесил больше всего. В этом мире меняется все, знаю из собственного опыта. Все всегда в движении, пусть и незаметном на первый взгляд, но все же. А Ненна будто застыла во времени. Будто насмехалась надо мной, корчила рожи и дразнила: «Смотри, смотри, князь. Помнишь? Помнишь, что ты сделал? Помнишь? Помнишь, что тут было? Помнишь? Помнишь, каким глупым ты был?».
И приходилось помнить.
Вот только без угрызений совести.
Я до сих пор думаю, что принятое мной тогда решение было единственным выходом. Правда, от этого воспоминания приятнее не становятся.
Старый больной дурак.
Надо было действительно умереть тогда. А теперь и сдохнуть не получается, и жить тоже не получается.
Кривая улыбка украсила губы и исказила лицо.
А! Чушь все это! Я просто устал и злюсь, и башка раскалывается. К завтрашнему утру все пройдет, обязательно все пройдет.
Но… Но уснуть не выходило.
Ворочался с боку на бок полночи, считал овец, трещины в потолке. И то, и другое помогало мало. И когда я уже было собрался подняться с кровати, дверь в комнату тихонько открылась, явив пред мои темные очи Белого. Я расслабился, опуская занесенный для броска кинжал, и откинулся на подушку.
— Верное решение, — кивнул страж, зажигая свечу. — А теперь скажите мне, когда это, мать вашу, кончится! — рявкнул мальчишка.
— Что кончится? — выгнул бровь, поднимаясь выше на локтях. Лист мазнул непонятным, слишком быстрым взглядом по обнажившейся груди и сплюнул на пол.
— Я спать хочу, почему я должен терпеть вас еще и во внерабочее время?
— Не понимаю, — развел руками. Вообще, в последнее время я слишком многое стал не понимать. Это пугает: никак маразм все ближе и ближе.
— Вы беситесь и не можете уснуть, а об меня, как рыба об лед, бьется ваша тьма, и сходит с ума ваша жажда. Мне больно, неприятно, и скоро я начну кидаться на всех вокруг!
Я замер с открытым ртом.
— Ты… чувствуешь меня?
— Вы меня, что, не слышали?! — Лист навис надо мной, пристально глядя в глаза. — Успокаивайтесь и свою тьму успокаивайте! Я. Хочу. Спать!
Удержаться не удалось, и смех прорвался наружу. Зеленые глазищи смотрели пристально и серьезно. Очень грозно. Мальчишка действительно уникален: мало того, что берет от меня в разы больше, так еще и чувствует. Причем чувствует в Ненна! Где даже я тьму не ощущаю. А он чувствует.
— Поразительно! Лист! — я все еще продолжал ржать, а парень смотрел на меня, как на окончательно съехавшего.
— Князь! — рявкнул он, не выдержав.
А что если…
Вот сейчас мне уже не смешно.
— Лист, а ты тьмой пользоваться здесь пробовал? — подался вперед, заставляя мальчишку отступить и плюхнуться на кровать.
— Нет. Необходимости не было, — он как-то резко растерял весь свой пыл.
