— Ладно, — я глубоко вдохнул, отшвыривая от себя мерзкий комок зарождающейся паники, — Калеб, на корабле ведь есть пустые бочки? — через пару вдохов в глазах квартирмейстера мелькнуло понимание, и он метнулся из каюты.
— Что еще мы можем сделать?
— Ничего, просто ждать. Магию сейчас использовать нежелательно, я могу просто поддерживать ее силы с помощью накопителей.
— Риски?
— Состояние капитана нестабильно и непредсказуемо, вмешательство может затянуть процесс, — еле заметно пожал Гидеон плечами. — Я рекомендую использовать накопители только в крайнем случае.
— Почему она так остро реагирует? Это какое-то проклятье, контракт, запрет? — о ментальной магии я знал достаточно. Раньше, по крайней мере, искренне в это верил. А сейчас понял, что все мои знания сводятся лишь к тому, как от нее защититься.
— Нет, никакого постороннего вмешательства я не обнаружил, если вы об этом, — я кивнул. — Наша память, господин Тивор, штука странная, а сознание и подавно. Для капитана, очевидно, сама ситуация была слишком болезненной, неприятной, скорее всего даже угрожающей душевному здоровью, и ее разум самостоятельно попытался избежать опасности, заблокировав доступ к этому кусочку памяти, — василиск продолжал неотрывно следить за Калисто. — Мое же вмешательство… Представьте себе покрытый коркой нарыв, который вскрыли. Он начнет сочиться гноем и кровоточить, так же и у капитана Калисто.
— Все равно не понимаю, если это всего лишь воспоминания, почему сейчас она холоднее льда, почему это проявляется в ее физическом состоянии?
— Так действует моя магия на ее силу и птицу внутри нее, на сознание. Не думайте, что ее разум перестал сопротивляться. Он борется с ментальными плетениями, продолжает сопротивляться. Первые дни, как правило, всегда самые тяжелые, борьба идет яростнее всего. Физические проявления — отголоски этого сражения.
— Зачем вообще надо было все это вспоминать? — яростно выплюнул я, конкретно ни к кому не обращаясь.
— Я уже говорил, что запертая память, как нарыв. Рано или поздно он прорвался бы сам, и, поверьте, было бы гораздо хуже. Воспоминания могли бы проявиться в ночных кошмарах, затянувшихся на годы, в панике или паранойе, они могли бы даже свести ее с ума. Лучше с моей помощью, чем без нее. Лучше под наблюдением, чем в одиночестве.
— Вам виднее Гидеон, — выдохнул я. Его объяснение казалось логичным, таким, мать его, рациональным и правильным, и так мало меня волновало. Я спрашивал, скорее чтобы отвлечься, перестать волноваться, перестать чувствовать себя беспомощным идиотом, успокоиться.
Наконец-то в каюте показались квартирмейстер и Сайрус, наг нес в руках пустую пока бочку, они о чем-то тихо напряженно переговаривались. Чешуйчатый опустил свою ношу на пол у моих ног, эльф воссоздал короткое плетение, и пустая бочка начала наполняться водой, еще одно короткое плетение со стороны змея, и от воды пошел пар.
— Без изменений? — хмуро спросил лопоухий.
— Без, — дернул я головой, выпутывая капитана из одеяла. Мы оставили ее в одной рубашке и осторожно опустили в воду, капитан по-прежнему дрожала.
— Надо составить список дежурных, — провел по волосам наг, хмурясь.
— Калисто изменила вчера порядок вахт за штурвалом на сегодня и следующие два дня, — кивнул эльф. — Будем пока придерживаться его.
— Я думаю, он не это имел ввиду, — перебил я, уже открывшего рот Сайруса. — Он имел в виду, что кто-то постоянно должен будет за ней присматривать.
— Да, этим тоже надо заняться, — Калеб прошел к столу, выудил из какого-то ящика пустой литкралл, и они вместе с нагом принялись за расписание. Впрочем, до этого мне не было уже никакого дела, в моих руках уже меньше, но все еще ощутимо дрожала бесовка.
А следующие три дня для всей команды стали настоящим кошмаром, как и предсказывал василиск. Еще один гребанный-никогда-не-ошибающийся предсказатель на мою голову.
Калисто нам удалось кое-как отогреть только через три оборота. За эти три оборота она так ни разу и не пришла в себя, в какой-то момент ее забытье перешло в сон. Беспокойный и тревожный. Руки все еще продолжали сжимать невидимое нечто.
Когда она очнулась, легче не стало. Как затравленный зверек Кали снова забилась в угол, смотря оттуда на всех дикими, полными все того же страха глазами. Она с кем-то разговаривала, отталкивала невидимые руки, оборачивалась несколько раз, пыталась взлететь. Она билась в окна, в закрытую дверь, она отчаянно кричала, падала из-под потолка камнем вниз, вырывала из груди перья. Гидеон вмешиваться разрешил только в том случае, если она попытается действительно серьезно навредить себе, ну или как в случае, когда капитан замерзала.
Происходящее нервировало все команду, напоминало пытку. Взрослые, сильные мужики были растеряны, напряжены и абсолютно дезориентированы. Матросы постоянно прислушивались, из-за любого шороха готовы были тут же все бросить и бежать к Кали, обеды, ужины и завтраки проходили в полной тишине, даже привычная пиратская болтовня сошла на нет. Пираты бесконечно дорожили своим капитаном. Возможно потому, что только она могла действительно управляться с Пересмешником. Но… Но я сильно в этом сомневался. Каждый из них считал себя ее другом, каждый из них полагал, что несет за нее ответственность, каждый чувствовал себя гадко. И никто кроме Калеба, Сайруса, меня и гиганта Вагора не мог выдержать с ней больше полутора оборотов. Они сжимали челюсти и стискивали кулаки, мучились вместе с ней, злились на то, что не могут помочь своему капитану. Мы все были беспомощны.
Как мне удалось взять под контроль волка, я не пойму никогда. Он выл, скулил и царапался, рвался на волю, он был также растерян, но к вечеру первого дня я смог взять себя в руки. Железный волк — ни эмоций, ни чувств. Я готовил, а потом шел к Кали, снова готовил и снова шел к Кали, опять готовил и опять шел к Кали. Но видеть, как она мечется, как вздрагивает, дергается, падает, хотя за вдох до этого просто стояла в центре каюты, было невыносимо. Я перехватывал ее руки в последний момент, не давая расцарапать лицо, я ловил ее у самого пола, я держал ее голову, когда она вдруг начинала биться в судорогах, я отбирал у нее кинжалы, следил, чтобы она не уронила что-нибудь хрупкое со стола и не порезалась. Калисто могла швыряться вещами, обзываться, кусаться и царапаться, а в следующий миг застыть, обернуться и ринуться к окну. Хуже всего было даже не когда она кричала, хуже всего было, когда она тихо плакала, дрожа всем телом, закусывая до крови губы, или когда замирала и смотрела в никуда. Вот тогда было действительно плохо. Но… Железный волк — ни эмоций, ни чувств. Я запретил себе дергаться, я запретил паниковать, работало так себе, но хоть работало.
После первого ее оборота, я спросил у Гидеона, можно ли мне попробовать запереть ее птицу, не дать ей превратиться, потому что сапсан в тесной комнате вредила себе гораздо больше, чем просто Калисто. Гидеон вмешиваться запретил.
Весь первый день капитан так и провела в воспоминаниях, не приходя в себя. Во второй день случилось зразу два просветления. Сапсана удалось накормить и переодеть. Она плохо понимала, где находится и чего от нее хотят, но послушно выполняла просьбы. Ее руки мелко подрагивали, глаза закрывались от усталости, но Калисто держалась, даже улыбнулась пару раз и умудрилась проверить курс и Ника. Пожалуй, единственный, кто вел себя все эти дни безукоризненно — корабль.
