— Мне жарко, Алекс. Я не могу…
— Можешь, милая. Позволь, и я покажу тебе, — пробормотал я, спускаясь поцелуями по ее животу. Надо было попробовать ее везде. Надо, как воздух. Иначе голод сведет меня с ума окончательно.
А через вдох я уже пробовал Софи на вкус, и страсть выжигала во мне свои метки.
Ведьма цеплялась за меня руками, извивалась и стонала, и не было ничего слаще, вкуснее, желаннее этого крика. Сладкого, дикого крика.
Она была горячей, жаркой, влажной. Невероятно, невозможно, непередаваемо вкусной.
Ее хотелось пить. Снова, снова и снова.
Я чувствовал, как по моим вискам катятся капельки пота, ощущал каждую мышцу и каждый нерв в собственном теле, но не мог оторваться, не мог остановиться, не мог насытиться.
Мой язык проник внутрь, и Заклинательница забилась, закричала так громко, так отчаянно, простонала мое имя, а я продолжал терзать и упиваться еще несколько вдохов, всего лишь несколько вдохов. А потом ведьма с силой подняла мою голову, каким-то неуловимым, невозможным движением опрокинула меня на спину, нашла мои губы и забрала, украла у меня остатки дыхания.
Софи была яростной, страстной, дикой и безудержной. Ее волосы стали полностью белыми, в глазах растекся жидкий обжигающий лед. Она судорожно, лихорадочно гладила мои плечи, грудь, спину, острые ноготки оставляли розовые полосы на кожи, пальцы ласкали лицо. Заклинательница целовала мои губы, сжимала зубками мочку уха, покусывала шею. А я чувствовал каждое прикосновение так, как не чувствовал ничто и никогда, и от каждого ее прикосновения меня подбрасывало и корежило, как в припадке.
Софи оседлала мои бедра, прижала ладошки к моей груди и выгнулась.
Зима, как же соблазнительно и вызывающе она прогнулась, застонала. Волосы белыми серебристыми волнами лежали на ее плечах, нижнюю губу ведьма закусила, чтобы сдержать крик, когда я снова дотронулся до ее груди. Вот так, с откинутой назад головой, с легкой испариной на лбу, с чуть розовыми щеками, абсолютно обнаженная и в моей власти, она была невероятно, непередаваемо, невыносимо, невозможно хороша.
Изящная, горячая, страстная.
Ведьма.
Моя ведьма.
Я не мог больше сдерживаться, перевернул ее на спину, навис сверху и вошел — медленно, осторожно, сдерживая себя из последних сил. Дрожали руки, все внутри горело, а я хотел только одного — видеть ее глаза.
— Милая, будет…
— Плевать, — прошептала Софи, не давая договорить, притягивая мою голову к себе, целуя. Этот влажный, горячий язычок…
Твою ж…
Стройные ноги обхватили меня за талию и резким движением я подался вперед, ведьма вскрикнула, дернулась, прогнулась в спине. А я замер, оторвавшись от сладких губ, заглядывая девушке в лицо.
Она улыбалась, улыбалась так…
Ведьма!
Идеально!
Маленькая, дикая, шальная.
— Алекс, — простонала девушка, чуть приподнявшись и слегка прикусив мне кожу на ключице. — Пожалуйста.
И контроль разлетелся вдребезги, разбился вдрызг.
Я задвигался. Ощущать ее под собой, вокруг, вдыхать запах, чувствовать каждым участком тела чуть влажную от пота прохладную кожу, видеть безумство стихии в глазах.
Не было в этом мире ничего важнее и ничего дороже, ничего прекраснее.
Зима, помоги мне, благослови нас.
Удовольствие накрыло в один миг, я лишь успел поймать губами ее громкий протяжный хриплый, срывающийся стон, как меня самого дернуло, прострелило болтом на вылет.
Шарахнуло, оглушило и ослепило.
Я упал рядом через несколько вдохов, едва живой, ошалевший и абсолютно пьяный, притянул Софи к себе и накрыл нас простыней, сплетая руки и ноги, прижал ведьму так крепко, как только мог, и закрыл глаза.
Зима, помоги нам. Зима, благослови нас.
Мне казалось, что я закрыл глаза всего лишь на вдох, на один короткий вдох, но сам не заметил, как провалился в сон. Проснулся оттого, что Софи осторожно пыталась выбраться из моих объятий.
— Не уйдешь, маленькая ведьма, — я крепче обхватил Софи.
— Мне придется, мой повелитель, — тихие слова заставили открыть глаза. Я перекатился, нависая над Заклинательницей, в темноте спальни всматриваясь в ее лицо.
— Если…
— Ш-ш-ш, мой повелитель, — она приложила тонкий палец к моим губам, прерывая. — Мне очень многое надо тебе объяснить, очень многое рассказать. Но я должна, Алекс, действительно должна уйти с рассветом.
— Кому, духи грани тебя задери, ты должна?
— Себе в первую очередь. Все… Скажи, ты знаешь, где сейчас твое прошлое, Гротери? — ведьма легко провела ладонью по моему лицу.
— Знаю, милая. Я похоронил его. Сам привел на погребальный костер.
— Ты видел, как оно горит? Как языки пламени пожирают белую ткань? Как взметается в небо пепел, очищая?
— Да.
— А я нет, Алекс. Мне надо это сделать, понимаешь?
— Софи, погребальный костер еще не значит…
— Я знаю. Знаю, — улыбка Софи была осторожной, извиняющейся. — Но, согласись, хоть и немного, да легче.
— Легче.
— Вот и хорошо, — тонкие пальцы зарылись в мои волосы. — У нас два оборота до рассвета, Гротери, поцелуй меня.
— Ты просишь меня тебя поцеловать? Не верю, — хмыкнул я.
— Второй раз просить не стану, — выгнула бровь ведьма и сама потянулась за ко мне, приподнявшись на локтях.
Я рассмеялся ей в губы. Вот только через два вдоха смеяться расхотелось полностью.
Безумная и самая непредсказуемая ночь в моей жизни продолжилась. Я не мог остановиться, не мог перестать целовать ее, ласкать, упиваться и пробовать. Снова и снова, опять и опять. Я задыхался, умирал от каждого движения и прикосновения, от каждой ее неумелой ласки, от вкуса и запаха страсти. Это… Не знаю. Нет в мире таких слов, нет в мире таких чувств.
И, целуя Софи, держа Заклинательницу в своих руках, я просил Зиму помочь нам, благословить нас.
А через два оборота я стоял у окна и смотрел, как Софи вскакивает на Химу. Смотрел и ставил на сову маячок. Не такой уж я кретин, чтобы отпускать любимую женщину неизвестно куда неизвестно зачем. К сожалению, на саму ведьму такой же маячок поставить не получилось ни в первый раз, ни во второй, ни в третий. Они рассыпались на осколки, на мелкие крошки плетений.
Хорошо хоть от накопителей Заклинательница отказываться не стала.
Полярница взмахнула крыльями, и через пару лучей я уже с трудом мог различить сову и ее наездницу.
Ладно, хочет поиграть в самостоятельность — пусть поиграет. Я же пока удостоверюсь в том, что идиот-горгул со сломанной кукушкой в голове не сможет даже пальцем пошевелить, даже взгляда бросить в сторону Софи.
