— Ты… Не делай этого, — пробормотал я, рванувшись к Софи, прижав к груди так крепко, как только мог, чтобы не причинить боли. — Мы что-нибудь придумаем. Вьюжный практически пуст, мы уберем охрану, наймем женщин в обслугу и стражей…
— Нет, Алекс, — медленно покачала головой ведьма, заглядывая мне в глаза. — Они не готовы покинуть лес. И знаешь… Мне это нужно, действительно нужно, — теперь хотелось рычать, руки до локтей покрылись корками льда.
— А я? — глупо прозвучало, очень по-детски. Как у обиженного ребенка. Бесит.
— И тебе это тоже нужно, поверь. Нам надо повзрослеть, каждому по-своему. Мне надо понять, на что я способна без тебя. Способна ли вообще хоть на что-то.
— Как долго?
Софи не ответила. Сидела у меня в руках, всматривалась в мои глаза и молчала. Не потому что не знала, что ответить. Знала очень хорошо, в этом-то и была вся проблема.
— Год, — вздохнула она наконец. — Я уйду ровно на год, мой повелитель. Мне тяжело об этом просить и очень не хочется, но…
— Добивай до конца, чего уж там?
— Пообещай, что не будешь искать меня, не будешь пытаться связаться. Я все оставлю здесь: зеркала, травы, обереги, амулеты. Все.
— Зачем?
— Потому что не удержусь, если увижу тебя в зеркальной глади, — ведьма потянулась ближе, зарылась пальцами мне в волосы и поцеловала. Сладко. Долго. Мучительно-невыносимо. Ее губы были нежными и очень соблазнительными, мягкими и настойчивыми. Впервые я почувствовал в Заклинательнице этот голод. Она упивалась и пировала, наслаждалась каждым движением языка, каждым поглаживанием, каждым мимолетным прикосновением. И все плотнее прижималась ко мне.
Я не понял, как очутился на спине, не понял, когда успел задрать ее юбку, стянуть шаль, опустить бретели платья. Я вообще ничего не понял.
Я тоже тонул и захлебывался в желании и голоде.
Она была совершенной, она была великолепной, она была обжигающей и безрассудной.
Прекрасной. Грандиозной.
И снова надела свои гребаные чулки.
Ее стон в мои полуоткрытые губы в попытке сделать хотя бы глоток воздуха отрезвил.
Я сдавленно зашипел и отстранил девушку от себя.
— Стой, милая, — Софи не понимала. Глаза были затуманены голодом, она все еще тянулась ко мне.
— Остановись, ведьма, — она замерла.
— Почему? — это прозвучало так… так… О боги! Я не выдержал и расхохотался.
Растрепанная, с припухшими губами и обиженно-растерянным выражением лица. Ледяное сердце пропустило несколько ударов.
— Тебе нельзя. Да и мне, кстати, наверное, тоже.
— Я идиотка, — невесело хмыкнула девушка, поднимаясь. Я встал следом, поправляя на ней платье.
— Напоминаю себе тебя.
— Польщен, — взял ее за руку и потянул на кровать. Софи поняла меня без слов, устроилась рядом, положив голову мне на плечо. Мы тихо переговаривались, прикасались друг к другу. Я перебирал ее пальцы, волосы и не мог оторваться. Словно наконец-то дорвался. Хотя почему «словно»? Я действительно дорвался. Я наслаждался ее голосом, прикосновениями, жестами, чертами.
— Когда ты уйдешь?
— Когда буду уверена, что твоя спина зажила.
Хохот удержать не получилось. Я ржал в голос, почти до слез. Софи смотрела на меня несколько мгновений, потом легко улыбнулась, положила голову обратно ко мне на плечо и закрыла глаза.
— Ты неподражаема. Спи, моя ведьма.
Мы так и уснули вдвоем. В ее комнате, не задернув штор.
* * *
Софи, Заклинательница бурь
Когда я открыла глаза, Алекса рядом уже не было. Вместо него в кресле обнаружилась Сабрина.
Она сидела, закинув ногу на ногу, подперев подбородок рукой, и с каким-то абсолютно нечитаемым выражением лица разглядывала меня. Разглядывала почти в упор.
Я безмерно уважала эту женщину, восхищалась и была ей бесконечно благодарна, но… Для меня она так и осталась просто чужой тетей, скорее наставницей, чем подругой, и той степени откровенности, которая была у герцогини с Гротери, у нас с ней не было. Поэтому такое пристальное внимание напрягло. К тому же вдова славилась особым пристрастием к разного рода интригам. Крупным и не очень. И мне совсем не хотелось сейчас становиться их частью.
Тут же в ответ на мое смятение всполошились, очнулись ветра, запутавшись в занавесках, обвив мои руки и ноги. Я угомонила сорванцов, послав им волну уверенности, которой совсем не испытывала, и только потом рискнула открыть рот.
— Сабрина? — прочистив горло, спросила я.
— С добрым утром, Софи, — едва склонила голову женщина. — Или мне все же стоит обращаться к тебе госпожа Заклинательница?
— Что за глупости…
— Ну, ты ведь теперь действительно Заклинательница, — перебила меня собеседница, ничуть не изменившись в лице, но в голосе слышалась сталь.
— Это должно что-то изменить? — насторожилась я.
Куда она клонит? К чему эти вопросы, почему она так серьезна?
— Не знаю, ты мне скажи, — легко пожала плечами вдова, тем не менее тона не меняя.
Я нахмурилась, села, подтянув колени к груди, и всмотрелась в знакомое лицо, пытаясь понять, чем вызвано такое поведение.
— Я тебя не понимаю, — пришлось сдаться в итоге, когда молчание слишком затянулось.
Сабрина гибко поднялась, прошла к столику, нагнулась над чайником и чашками.
В воздухе разлился аромат травяного чая и морошки. Тихонько звякнул фарфор, послышался шорох одежды.
— Скажи, — наконец нарушила она тишину, но ко мне так и не повернулась, — ты ведь теперь знаешь, что Епифания…
— Не была Заклинательницей? — выгнула я бровь, Сабрина осталась практически неподвижной, лишь выпрямила спину, застыв над столиком. Ее плечи напряглись.
Теперь поняла.
— Я знаю об этом с первого моего Кинара во дворце, — пожала плечами, опуская ноги на пол. — Епифания оставила мне литкраллы. Всего шестнадцать. Я должна открывать по одному каждый год. Осталось около половины. Но… — герцогиня повернулась, — не думаю, что теперь в них есть необходимость.
— Почему? — женщина склонила голову набок, сощурилась. В ее руках дымился чайник, про который она, кажется, забыла напрочь.
— В этих литкраллах была… Ничего особенного на самом деле… В первом же Епифания призналась мне, что последняя истинная Заклинательница бурь защищала Северные земли во время восьмисотлетней войны и умерла, отдав жизнь по приказу своего повелителя, чтобы уничтожить Архверин. С тех пор отпор ветрам давали просто сильные ведьмы, так и не прошедшие инициацию. Неприкасаемые, — криво улыбнулась я. — Епифания исключением не была. Поэтому в Мироте так долго не рождались новые ветра.
