— Верно, — заторможено кивнула Сабрина, не сводя с меня глаз. — Ветра не могут рождаться самостоятельно, их в мир должна привести Заклинательница.
— Да.
Герцогиня тряхнула головой и снова развернулась к дурацкому столику, осторожно поставила чайник и подала мне мою чашку, присев на кровать. Ее взгляд стал еще внимательнее и настороженнее.
— Скажи, ты… — женщина вздохнула. — Епифания в конце своей жизни полностью сошла с ума, измученная Владимиром, любящая его безмерно и потерявшая… Когда Алекс убил отца, она осталась с ним против воли, но по зову долга и контракта.
— Я знаю. Контракт заключается не с груном, а с повелителем. У меня такой же.
— Да. Епифания служила существу, который стал причиной гибели ее любовника…
И ветра поглотили ее. Никто не знает, но последние четыре года ведьма носила нрифтовые браслеты.
Алекс чуть ли не силой надевал их, и… снимал, когда приходило время заклинать.
Я отпила из чашки, ожидая продолжения. А герцогиня молчала, видимо, полностью погрузившись в собственные воспоминания. Судя по выражению лица, абсолютно безрадостные воспоминания.
Я не сочла нужным торопить вдову. Мне, в общем-то, были вполне понятны ее страхи.
Сейчас во мне мощь такой силы, что просто не укладывается в голове. Она поражает, восхищает, будоражит, кружит голову, а еще ужасает. Ужасает почти так же, как в детстве меня ужасали охотники на ведьм. Вот только в отличие от моей силы, их не существует.
— Ты хотела что-то спросить, — улыбнулась я, выводя женщину из ступора и сама выныривая из мыслей. Что-то слишком часто сегодня в комнате эта неуютная тишина.
— Хотела, — хмыкнула вдова, дернув головой, переводя на меня ясный и цепкий взгляд. — Ты страну захватить не хочешь?
Я недоуменно покосилась на собеседницу, прикидывая, серьезно она говорит или нет. Сабрина же мое пристальное внимание терпела вполне спокойно, лишь в глубине глаз мелькали хорошо знакомые мне искорки.
— А мир? — продолжила она, скрестив руки на груди.
Я не удержалась от смеха. Напряжение тут же спало. Смех словно разрезал и стер его, подобно моим ветрам выгнал в открытое окно.
Мы смеялись, а ко мне возвращалось душевное равновесие. Я была искренне рада, что Сабрина по-прежнему на моей стороне. Победить ее я бы, наверное, смогла, другой вопрос — захотела бы…
— Нет, — покачала головой, когда мы обе отсмеялись. — Не хочу.
— Ну и слава Зиме, — на этот раз тепло и привычно улыбнулась вдова и снова вернулась к разглядыванию.
— У меня рога на голове выросли? — спросила, вставая, наконец, с кровати и пересаживаясь в кресло. По-хорошему надо бы привести себя в порядок, позвать служанку, перейти из спальни в гостиную, но… Как же лень. — Ты как-то слишком много внимания уделяешь мне сегодня.
— Мы тут перекинулись с Алексом парой слов, — хитро щурясь, начала герцогиня. — Он сказал, ты останешься только на суман.
— Да. Меня ждут.
— А суман — это не слишком долго?
Вопрос заставил улыбнуться. Вдова тем временем продолжила, тоже пересаживаясь в кресло:
— Ты не боишься, что с твоим ковеном что-то случится, а твои подопечные разбегутся?
— Нет. За ними есть кому присмотреть, — фыркнула я, отставляя чашку. — К тому же благополучие и здоровье одного нахального груна, как выяснилось недавно, для меня важнее.
— Ты знаешь чего-то, чего не знаю я? — вдова осталась внешне невозмутимой, но легкое беспокойство все же проскользнуло в голосе.
— Ты видела его спину? — герцогиня отрицательно покачала головой. — А я видела.
И мне не нравится, как она заживает.
— Что…
— Нет, все в рамках нормы, но… можно и быстрее. Теперь я знаю и вроде бы умею.
— Вроде бы? — нахмурилась женщина.
Я поспешила скрыть улыбку. Гротери невероятно повезло, что Сабрина была рядом во время его становления как повелителя.
— Не переживай, Алексу ничего не грозит, — поспешила успокоить герцогиню. — К тому же проклятье с короля горгулий еще не снято. Неплохо бы поторопиться. Да и замок я так просто бросить не могу, надо хотя бы прогноз на ближайшие несколько месяцев составить.
— Ветра ты заберешь с собой?
На этот раз улыбку сдержать не получилось.
— Как ты себе это представляешь? Они же не набор статуэток на память. Нет. Ветра останутся, но бурь или штормов, даже таких, как в Белом, больше не будет. Не волнуйся.
— Ты знаешь, Софи, мне нравится это твое решение, — герцогиня поднялась на ноги.
— Давно говорила Гротери, что тебе нужно больше свободы.
Чашка с чаем застыла у моих губ, даже вдох застрял где-то в горле.
— А теперь я прикажу, чтобы тебе подали обед, и наконец оставлю тебя в покое.
Кстати, Лерой и его семья все еще во дворце. Сириус снова строит планы по срыву сроков с Теневыми, а в совятнике полный бардак.
— Рада, что ничего не меняется.
— Сириуса я осмелилась взять на себя, — женщина уже держалась за ручку двери. — Осталось приструнить Блэка и его заносчивость.
— А может, не стоит? — попыталась я тонко намекнуть на толстые обстоятельства.
— Думаешь? — обернулась Сабрина, задумчиво покусывая нижнюю губу.
— Попробуй, — пожала я плечами, направляясь в гардеробную.
Блэк был лучшим другом покойного нынче герцога и с самого первого дня знакомства питал к Сабрине отнюдь не дружеские чувства. Но сначала женщина хранила верность мужу, его семье и титулу, а после войны стала хранить верность памяти о семье, муже и титуле.
Причем абсолютно непонятно с какой стати. Покойный герцог не отличался спокойным нравом, верностью и трезвостью. Его семья — несколько двоюродных братьев, тетка, в старости повредившаяся рассудком, и отец — невесту откровенно не любили и не скрывали, что герцогиней она стала исключительно из-за наличия большого, просто огромного приданного, которое позволило им выплатить все долги и продолжать сидеть на шее у новоиспеченной родственницы и ее родителей.
Я помнила и понимала правила поведения в высоком обществе, но твою ж мать, Сабрина не потеряет свое положение в свете, совете и при дворе, и уж тем более ничего не изменится в ее отношениях с Гротери, если она позволит себе жить. Действительно жить, а не хранить память неизвестно чему и во имя чего.
Я вздохнула, вытерла запотевшее зеркало и уставилась на свое отражение.
Интересно, волосы так белыми и останутся или со временем это пройдет?
— Краше ты не стала.
— Мать твою, Мина, — я схватила полотенце. Зеркальная гладь подернулась рябью, а потом перед моим взором предстало знакомое до боли лицо.
