Вот только…
Я в испуге посмотрела на повелителя, открыла было рот, чтобы спросить, но он снова меня перебил.
— Да не трогал я твою сову, успокойся. И никто не трогал — дураков нет.
— Спасибо, — все-таки выдохнула я. Повелитель криво улыбнулся, а через пятнадцать лучей поставил мне на колени поднос, принесенный отчего-то злым Лероем, и молча смотрел, как я ем, стоя у окна.
Суп я глотала почти не глядя, не чувствуя вкуса, не замечая. Мое внимание было сосредоточено на груне: на напряженной позе, на темной большой фигуре, на белых традиционных камзоле и брюках, на таких же белых волосах и все еще непростительно темных глазах, на бушующей на самом их дне метели. И что-то яркое, большое, тайное поднималось во мне, просыпалось, пробуждалось.
— Скажи уже что-нибудь, — не выдержала я. Да и поговорить нам лучше, пока Мина не пришла в себя. У меня оборота четыре.
— Я не знаю, что тебе сказать, Софи. Пытаюсь решить, с чего начать, и никак не могу.
Твоя вчерашняя выходка все еще свежа в памяти, знаешь ли. А сегодня ты снова… Скажи, тебя что-то тревожит, что-то беспокоит. Что не так?
Я хотела было сказать, что во мне сидит другая душа, что я одержимая, но запрет, наложенный Каминой, свою задачу выполнял превосходно, и пришлось лишь стиснуть в кулаках одеяло почти до хруста в пальцах.
— Мне кажется, что это была не я, — сформулировала я по-другому. — Будто нашло что-то…
Затмение какое-то.
Гротери дернулся и отвернулся к окну, качая головой.
— Никогда не думал, что ты опустишься до обычного бабского манипулирования, — хрустнул он шеей.
— Манипулирования? — мне показалось, что я ослышалась. — Я не…
— Не понимаешь? Ладно, марионетка, ее я еще могу простить, но… поцелуй… Ты правда думала, что таким способом можно заставить меня забыть о твоем проступке? — так вот почему он так злился вчера и все еще продолжает злиться сегодня. Потому что Мина пыталась его поцеловать…
— Я не думала, что ты так отреагируешь. Просто хотела, чтобы ты успокоился.
— В следующий раз, когда захочешь, чтобы я успокоился, лучше по морде мне съезди, серьезно.
— Не понимаю… — пробормотала я.
— Да неужели? — он положил ладонь на подоконник, все еще стоя ко мне спиной, и от того места, где была его рука, по деревянной поверхности в разные стороны пополз иней. — Возможно, я сейчас обижу тебя, ведьма, но вчера ты действительно показала свое лицо.
Скажи, ты, правда, считаешь меня таким легкомысленным кретином, груном, который ради очередной юбки готов забыть про все? Все простить? На все закрыть глаза?
— Алекс, — я кое-как сползла с кровати, подошла к мужчине, осторожно положила руку ему между лопаток, чувствуя, как напряжены тугие сильные мышцы, как он сам весь напряжен, — я так не думаю, слышишь? Я уже говорила тебе, что ты гораздо лучше, чем хочешь казаться. Мое мнение с того раза не поменялось! Я не контролировала себя, это вообще была не я.
Услышь, услышь же меня! Пойми…
— Скажи, ты была готова к последствиям, если бы я тебя не оттолкнул? — он не услышал.
Повернулся ко мне, нависая, давя огромным телом и мощью, скрестил руки на груди. А меня сначала в холод бросило, потом — в жар, пробежали вдоль спины мурашки, сбилось дыхание. Я тонула и захлебывалась в его глазах, не понимая хочу ли выплыть.
— Ты вообще осознавала эти последствия? А когда эльф ставил тебе засос? — я молчала, растерянная и потерявшаяся, желающая коснуться Алекса, желающая провести руками по его груди, очертить пальцами контур губ, прикоснуться к ним своими… Желающая Александра Гротери. Но…
— Иди сюда, — не дав ответить, повелитель вдруг схватил меня за здоровую руку, подвел к гардеробной, распахнул дверцы и встал за спиной. — Что ты видишь?
— Себя, — промямлила я, ничего не понимая, таращась на отражение в зеркале.
— Какая ты, Софи? Опиши, — его руки на моих плечах были твердыми, взгляд — колючим, губы сжаты в тонкую линию. От сдерживаемой силы дрожал воздух, а голос звучал ровно, почти без эмоций.
Я вглядывалась в девушку в зеркале и молчала. Какая я?
— Маленькая по сравнению с тобой. Обычная, привычная, холодная. Я — Заклинательница бурь, зависимая от тебя и твоей силы, — ветра, зачем он это делает? Что хочет услышать?
Это больно, неприятно и очень обидно.
— Глупая, — отрывисто, зло кивнул мужчина. — Когда я тебя вижу, мне хочется сделать вот так, — он поднял руки с моих плеч и начал выдергивать шпильки из пучка, швыряя их на пол. Одну за другой. Прядь за прядью влосы падали мне на плечи, крупными кольцами, обрисовывали лицо, делая его и без того тонкие черты еще тоньше, острее. Превращали обычную бледность в белый ледяной мрамор. — Чтобы ощутить тяжесть волос, чтобы увидеть тебя настоящую, чтобы наблюдать, как тает, растекается свет в шоколаде прядей, играя оттенками. Я порой не могу отвести взгляда от твоих глаз, они теплые и глубокие, светящиеся жизнью, влекущие, — Алекс рассыпал волосы по моим плечам, очертил подбородок пальцем, чуть подавшись вперед, на несколько вдохов прижимаясь ко мне, прижимая меня к себе. Он был весь жесткий, твердый, колючий и очень злой, не смотря на осторожность движений и глубокие нотки в голосе. Я чувствовала эту злость кожей.
Но…
Ветра! Мне не хватало воздуха.
— У тебя высокие скулы, упрямый подбородок, аккуратный нос, который ты временами задираешь, думая, что знаешь все лучше всех, и по нему хочется либо щелкнуть, либо поцеловать. А еще хочется поцеловать губы, потому что они просто непросительно нежные, невероятного, какого-то необычайного цвета чайной розы, — он провел пальцем вдоль нижней губы, аккуратно, но тоже жестко, слегка надавил. И у меня сердце пропустило удар, в голове загудело, его руки и тело обжигали, голос и слова убивали.
— Твои платья — это наказание, — рыкнул мужчина, переместил ладони вперед, начал расстегивать ворот. — Закрытые, застегнутые, с безумным количеством пуговиц, которые хочется оторвать на хрен. Хотя бы несколько, чтобы просто увидеть кусочек обнаженной, изящной шеи. Или отогнуть край рукава, чтобы провести по запястью, — его рука скользнула вдоль моей. И пальцем медленно грун провел по коже, где сходил с ума пульс.
— Те дурацкие бирюзовые чулки никак не выйдут у меня из головы, а ведь я видел твою ножку только до колена. Маленькую, стройную ножку. — Александр опустил руки сначала мне на бедра, надавливая, потом чуть ниже и едва приподнял подол. — Какого цвета на тебе чулки сегодня, Софи? — голос повелителя был хриплым, царапал, давил, и я кожей чувствовала негодование, разлитое в воздухе.
— Алекс… — я сама не поняла, что это было: то ли вопрос, то ли возмущение, то ли просто стон.
— Вишневые, — криво улыбнулось его отражение в зеркале, и руки снова вернулись ко мне на плечи. — Когда я смотрю на тебя, Софи, я вижу ведьму. Сводящую с ума, свободную, дикую. Когда я смотрю на тебя, я схожу с ума, — грун резко развернул меня лицом к себе, сжал плечи почти до боли. — Так ответь мне, Софи, ты готова к последствиям своих просьб, к последствиям того поцелуя!?
