— Нет, дорогая, давай обойдемся без лицемерия, — не-балерина схватила меня за руку и втянула в номер, заставив сестру отойти.
— Валерия, может, я вас в холле подожду или в нашем номере? — пискнула, все еще надеясь улизнуть. Надежда сначала забилась в конвульсиях, стоило мне взглянуть в лицо мертвой, тащившей меня к дивану, а потом предательски сдохла, напоровшись на твердое: «Нет».
— Мне нужна поддержка, — поспешила пояснить девушка на мои вялые трепыхания.
Господи, я знаю, за что ты меня наказываешь, но это явный перебор.
Лера устроилась на диване, мне пришлось опуститься рядом, все еще ошарашенная Маргарет Мур сомнамбулой зашла в комнату, медленно опустилась на самый краешек кровати, скрестив на груди руки в защитном жесте. Тонкий халат почти полностью распахнулся, открывая идеальное тело и дорогое белье.
Холеная, красивая, но такая растерянная, что даже жалко.
— Лера, — повторила девушка, проглотив, как и в первый раз, «р».
— Лера, Лера, — скривилась Валерия, откинувшись на спинку дивана. — Хоть имя мое помнишь, уже неплохо. А это, — кивок в мою сторону почти небрежный, — Мара. Она… помогала тебя искать.
Я попыталась ободряюще улыбнуться, девушка напротив лишь моргнула.
«„Это провал“, — подумал Штирлиц».
— Лера, — снова пробормотала едва слышно живая, с любопытством и колоссальным напряжением рассматривая сестру.
Полный.
— Лера, Лера… Выяснили уже. Ты лучше скажи, разговаривать с тобой на каком?
— Русский, — дернула головой Мур. — Я понимаю, — акцент был настолько же ужасным, насколько прекрасной была сама Маргарет. — И говорю.
— Ну и отлично. Знаешь, зачем я здесь? Зачем искала тебя, почему пришла? — очень-очень сладко протянула мертвая. Настоящая балерина лишь драно головой дернула, побледнела. — Чтобы в глаза твои посмотреть, узнать, стыдно ли тебе, — и после паузы: — Стыдно, Маргаритка?
Девушка-цветочек ничего не ответила, лишь покраснела, вызвав этим самым улыбку у Валерии.
— Стыдно. Это хорошо, — мертвая вдруг поднялась на ноги, оправляя юбку. — Стыд полезен, говорят. Он, знаешь ли, очищает, — заходила по комнате, дробь каблуков заглушал толстый ковер. — Признайся, ты вспоминала обо мне? Хоть раз? Думала, что где-там у тебя есть сестра? Может быть, восьмого? В день рождения? Или на Новый Год? Рождество? Пасху? День Благодарения? Хэллоуин? Хотя бы в один из бесчисленного множества праздников?
— I… — попробовала вставить хоть слово Мур.
— Хоть в один гребаный празд…
— I do!
[27] — вскрикнула балерина.
Я вжалась в спинку дивана от этого вскрика, опустила голову, закрыла глаза.
Как я все это ненавижу.
— Пиздишь! — рыкнула Лера. — И даже не краснеешь, балерина, мать твою!
На несколько секунд в комнате повисла почти оглушительная тишина. Давящая, гулкая, громкая. Очень хотелось уйти. Встать и уйти, но я не могла. Валерия попросила остаться, и… мне ничего не оставалось. Я — хозяйка «Калифорнии», я обязана защищать интересы своих постояльцев в мире живых, каких бы аспектов это ни касалось.
Аминь.
— What should I do?!
[28] — вдруг истерично взвизгнула Мур. — Что могла? They took me away.
[29] Дэвид и Джорджия. Увезли из этого… этого… doss house!
[30]I didn' t…
— Да пошла ты, систер, — прошипела Валерия. — Я скажу, что ты могла: письмо, — призрак склонила голову набок, стояла почти вплотную к балерине, одной своей позой подавляя и угнетая. А лицо оставалось почти дьявольски спокойным, хотя ее злость я горечью касторки ощущала на языке. — Одно долбанное письмо. Раз в месяц, в полгода, год. Мне было бы достаточно! Мне бы хватило! Но ты даже этого не соизволила! Сука, как сукой была с самого рождения, так и осталась! А я на брюхе из того гадюшника выбиралась, волновалась о тебе! Как последняя идиотка газет начиталась и думала, что тебя на органы пустили! Искала! Я! Тебя! Искала! Знаешь, через что пройти пришлось, кем стать, под скольких лечь, чтобы после девяностых…
— That' s why I never write you, never call, never wanna see you again!
[31] — взбеленилась Маргарет. — Чтобы в это болото не возвращаться, чтобы такой как ты не стать, как все здесь, in this cursed country!
[32]
Мне вдруг как-то меланхолично подумалось: в чем виновата Родина-мать. Но вслух озвучить вопрос я не посчитала нужным. Ну его к черту, лезть в это дерьмо.
А сестры распалялись все больше.
— А ты думаешь, ты лучше, что ли? Чистенькая, аккуратненькая… Дрянь ты, Маргаритка. Дрянь и сука, — прозвучало очень устало. — А я дура, наивная и безмозглая. И знаешь, я очень надеюсь, что ты однажды…
— Что «однажды»? Will understand?
[33]Покаюсь? Прибегу к тебе? Да на хрена ты мне нужна?
О, кто-то вспомнил родной язык.
— У меня своя жизнь, свои проблемы, свои заботы. Ты. Мне. Чужая.
— Катись ты к черту, дорогая сестричка. В аду встретимся… Или в раю, это как повезет, — хмыкнула невесело Лера, развернулась на каблуках и направилась к выходу. Я поспешила следом, оставляя трясущуюся от злых слез Маргарет в одиночестве. Бледную, в распахнутом халате, злую, как стая голодных собак. Вот тебе и нежный цветок маргаритка…
Лера, чеканя почти по-солдатски шаг, шла впереди и старалась восстановить дыхание.
В лифте в холл мы спустились в молчании, вышли на парковку тоже в тишине, так же сели в машину и так же, не разговаривая, добрались до отеля. Все-таки добрались…
Все время обратного пути я пыталась сбросить с себя то, что услышала, чему стала свидетелем, забыть слова и крики, и злые слезы, и перекошенные лица. Я не хотела нести все это в отель, в свой дом, а поэтому закрывала, запирала, стирала, отпускала.
А девушка рядом с каждой минутой теряла краски, тускнела и блекла, возвращаясь в призрака. Пропали бусины с браслета, оставив лишь нить, начала проступать на голове кровь.
Меня не особо волновало, успеем ли мы добраться до «Калифорнии». Какая разница, все равно люди ничего не увидят. А не люди… меня не беспокоят.
— Я слышу… чувствую, как меня тянет… или зовет, не понимаю, — ровно проговорила мертвая, когда мы уже стояли у калитки.
