— Пожалуй, не стану пренебрегать советом мудрой женщины, — хмыкнул я. — Вот только… Что у вас случилось? — спросил, оглядывая все еще хмурого панка.
— Насколько мне известно, ничего, — мотнул головой Кит, скрестив на груди руки. — По крайней мере, мне ничего не известно. И уж не обижайся, но даже если бы было, тебе бы я все равно не сказал. Я тебя вижу третий раз.
— Что ты делаешь на следующей неделе?
— Неужели свидание? — усмехнулся парень, притворно округлив глаза, прижимая правую ладонь к щеке.
— Извини, если разочарую, но кроме пива в спортбаре рассчитывать тебе не на что. Согласен?
— Ой, ну так и быть, — всплеснул ручищами верзила. — Уломал, противный, — и, не меняя писклявого голоса, продолжил: — Только если Мару обидишь, закопаю.
— Понял. Еще с прошлого раза, — хлопнул я мужика по плечу. — Не обижу. А теперь, если позволишь, я все-таки заберу Шелестову.
— Забирай, — «разрешил» бугай и демонстративно уселся в кресло в холле. — Скажи, что я позабочусь о новых постояльцах, если такие появятся.
Я кивнул и вышел на улицу.
Какого черта Шелестова делает у озера в такую погоду?
На улице шел дождь, шел целый день. Сначала мелкий и противный, к вечеру он разошелся не на шутку. В воздухе пахло мокрой землей, озоном и свежескошенной травой, под ногами хлюпало, сырой, пусть и теплый, летний ветер с легкостью пробирался под одежду.
Гамаюн, смотрю, в своем репертуаре. Валили бы из Москвы обе сестрички, и без того лето ни к черту.
Мара сидела на сырых насквозь досках причала, болтала босыми ногами в воде, а капли дождя стекали по обнаженным плечам, лицу, волосам. Она промокла до нитки, но, казалось, этого вообще не замечала.
Сумасшедшая.
— Шелестова, ты от воспаления легких умереть хочешь? Или у этого есть какой-то тайный смысл, непостижимый для простых смертных? — я накинул на девушку свой пиджак, заставляя подняться на ноги.
— Волков, — моргнула он пару раз, хмурясь. — Ты что тут делаешь?
— На данный момент тебя от дождя спасаю, — нахмурился, разглядев посиневшие губы. — Ты что, ребенок маленький? И потом, тебя мама не учила, что в дождь купаться нельзя?
— Так и не… Ярослав, какого черта ты делаешь? — «грозно» спросила Шелестова, когда я подхватил ее на руки.
— Кроссовки бери, — присел я на корточки. Мара послушно исполнила просьбу. — Телефон с тобой?
— Да, — осторожно кивнула девушка, хмурясь. Она смешно хмурилась: была скорее забавной, нежели строгой, тонкая вертикальная складочка на лбу придавала хозяйке отеля очарования и делала моложе.
— Ну вот и отлично. Я тебя уже отпросил, — улыбнулся, поднимаясь.
— Ты… что? Что ты сделал?
— Отпросил, — спокойно повторил, осторожно ступая по грязи. Болотяка под ботинками противно чвакала и хлюпала, но ноги промокли, еще когда я только шел к озеру, так что хрен с ним.
Шелестова откинула голову и расхохоталась. Звонко, громко, радостно и очень беззаботно. Этот смех ввинтился в мое сознание раскаленным болтом, прострелил рикошетом на вылет и что-то сдвинул, сместил какие-то шестеренки внутри так, что стало трудно дышать, сердце билось где-то в горле.
Черт!
— «Отпросил», — простонала Мара, плотнее обхватывая мою шею, прижимаясь крепче и не переставая смеяться, отчего я чувствовал, как дрожит ее тело, чувствовал каждое долбанное движение. — Ты меня «отпросил»…
— Отпросил, — кивнул, сажая Шелестову на капот и роясь в кармане в поисках ключей.
Она все еще продолжала посмеиваться. И, глядя на нее, тоже хотелось улыбаться. Вот только темные круги под грозовыми глазами не радовали совершенно, и то, что она промокла до нитки, тоже. Голые ноги покрылись гусиной кожей.
— Женщина, — я открыл пассажирскую дверцу, — а ты не сумасшедшая? — снова поднял Мару на руки.
— А ты? — выгнула бровь девушка, стирая с лица улыбку, хотя в глазах продолжал гореть огонек веселья. — Погоди, — остановила меня хозяйка отеля, когда я уже собирался усадить ее внутрь, — я тебе обивку намочу. Надо переодеться хотя бы.
— Нет, — дернул головой, все-таки усаживая девушку. — Обойдешься.
Я захлопнул дверцу, обошел машину и сел за руль, включая кондер на прогрев.
— Это тебе, — всунул в руки девушке шоколадку.
— «Аленка»? — вскинула она вверх брови, неподдельно удивившись. — Кто сказал?
— Что именно? — тачка плавно тронулась с места, в окнах на первом этаже отеля маячили, заговорщически улыбаясь, мордашки близнецов.
— Я люблю «Аленку».
— Просто угадал, — пожал плечами, выезжая на дорогу. — Жуй и грейся.
— Да, мой генерал, — фыркнула Шелестова, разворачивая шоколадку.
— А ну-ка, повтори.
— Мой генерал?
Кивнул.
— Мой генерал, — прошептала Мара в самое ухо, обдавая его горячим дыханием. — Мой. Ге-не-рал.
Глухое шипение вырвалось сквозь сжатые губы.
— Зас-с-сранка.
— Да, — не стала отнекиваться хозяйка отеля и звонко чмокнула меня в щеку все еще прохладными губами, тут же отстранившись, занявшись шоколадом.
Сумерки уже опустились, хотя не было еще и шести, на мокром асфальте в лужах отражались размытые очертания фонарей и дрожащие круги света, встречных машин было мало, в динамиках играло что-то ненавязчивое и немногословное, девчонка рядом уплетала шоколадку, купленную практически в последний момент. И я расслабился. Куда-то стерлись все маньяки, мысли, моя «работа» в отделе, словно их смыл этот бесконечный летний дождь. Осталась только Мара, запах шоколада, жасмина и ее безумия. Безумия, вкуснее которого я не пробовал никогда и ничего. В тишине, полумраке и тепле салона было хорошо. Было интимно. Гораздо интимнее, чем даже то, что происходило несколько дней назад у меня на кухне и в гостиной. Это не значит, что я перестал хотеть Шелестову. Наоборот, я хотел ее сейчас даже сильнее, но готов был ждать, потому что это наслаждение было чуть ли не таким же сильным, как и то, что обещали мне ее глаза и тело в прошлый раз.
— Кто в дверь сию войдет, тот замок покорит, — нарушила тишину Мара, выписывая пальцем закорючки на подлокотнике. — Дракона кто убьет, получит славный щит.
— С чего ты вдруг его вспомнила? — нахмурился я, ожидая услышать что угодно, но только не то, что услышал.
— Кого? — боковым зрением я увидел, как Мара повернула ко мне голову, застыв в ожидании.
— По, — пожал плечами. — Это из «Падения…»
— «…дома Эшеров», — закончила за меня девушка как-то потрясенно, и в машине снова повисла тишина. Только сейчас напряженная. Тяжелая тишина.
Мара сидела, словно окаменев, и снова хмурилась, потирая переносицу.
