Я сел у самого края, подкатал штаны, опустил ноги в воду, Мара устроила голову у меня на коленях, сняла рубашку и кепку, подставляя лицо солнцу, закрыла глаза.
Господи, как же хорошо…
— Сколько тебе лет? — спросила девушка.
— Много, — пожал плечами.
— И все-таки?
— За двести. Тебе? — я намотал на палец темный локон, чувствуя, как он мягко скользит вдоль.
— Сто семьдесят пять. Ты застал эпоху переворотов? — Шелестова повернула ко мне голову, пытливо заглядывая в глаза.
— Было дело, — пожал плечами. — Екатерина была действительно великой женщиной, а вот сын… Грязно, страшно, больно — это если вкратце. Была цензура, в армии — муштра. Потом попытка Александра освободить крестьян, потом война с Наполеоном, потом Крымская война, Ходынское поле, русско-японская война, Первая мировая, первая революция…
— Ты участвовал где-то?
— С Наполеоном и в Крымской, потом стал священником.
— Почему?
— Насмотрелся всякого…
— Погоди, а… — Мара даже приподнялась на локтях, в удивлении.
Я фыркнул.
— Нет. Иной я с рождения. Отец был оборотнем, но его способности к обращению я не унаследовал, только физическую силу, выносливость и более долгий срок жизни, чем у человека, никаких внешних проявлений.
— Тот… что живет в тебе, это ведь паразит?
— Паразит, но достаточно сильный, у него нет сознания, просто инстинкты и рефлексы, мыслей тоже нет.
— Почему у «него»? — ехидно выгнула бровь Шелестова, явно подначивая.
— Хорошо, у этого, — поднял я руки вверх, сдаваясь. — Поначалу я, действительно, считал его «оно», но как-то со временем «оно» трансформировалось в «него». Наверное, привык. Ты чувствуешь?
— Да, — кивнула Мара. — Чуть ли не с самой первой нашей встречи, с того свидания уж точно. Сначала понять не могла, что же ты такое, потом разобралась.
— Тогда почему спрашивала, не наброшусь ли я на тебя с крестом?
— Кто его знает, — снова перевернулась на спину хозяйка отеля. — Если бог отвернулся от тебя, совсем не обязательно, что и ты отвернулся от него.
— Я не фанатик, — нахмурился, поднимая лицо Мары за подбородок.
— Ага, ты — гад и начинающий фетишист, — уголки ее губ подрагивали.
— Спрашивай уже, — вздохнул, запустив руку в волосы девушки.
— Про что?
— Про священника.
— Не буду, — качнула хозяйка отеля головой. — Сегодня не буду. Ты не хочешь об этом говорить, не хочешь поднимать тему, и я не собираюсь настаивать. Да и… Мне кажется, я примерно представляю, что произошло.
— Тогда я спрошу, можно?
— Валяй, — кивнула Мара, согнув ноги в коленях и чинно сложив руки на животе.
— Они очень тяжелые?
— Наверное, — пожала девушка плечами. — Я с ними всю жизнь, и даже когда проделываю этот фокус с исчезновением, вес никуда не уходит. Не могу сказать… просто сравнить не с чем. Думаю, тяжелые. Отец — знатный засранец.
— Вы видитесь?
— Нет. С тех пор, как я стала хозяйкой отеля, а это уже около ста лет, он не приближается ко мне. Я грешница. То есть он так это воспринимает. Присылает периодически кого-то… Иногда это даже забавно.
— Забавно?
— Ага, — кивнула Мара несколько раз. — Они все меня боятся. Точнее, боятся отца. Я — его любимый проект. Если со мной что-то случится… В общем, забавно.
— Твои крылья навсегда останутся такими? — спросил очень осторожно, надеясь, что не вызову этим гнев или грусть. Крылья для нефилимов — больная тема, пожалуй, более больная, чем даже родители. А мне надо было понять, кто ее отец. «Знатный засранец» — так себе характеристика.
— Да. Что бы я ни сделала, сколько бы ни прожила, они — мое наследие. И этого не изменить, слишком велика вина.
— Ты жалеешь?
— Не уверена, что это именно жалость, — потянулась девушка, — скорее любопытство.
Мы пробыли на старом причале еще какое-то время, просто глядя на воду и разговаривая о всякой ерунде. Но время шло, Шелестовой пора было возвращаться в отель, мне — в город. Мы неспешно пообедали дома, неспешно собрались, и так же неспешно отправились в дорогу. Возле дверей «Калифорнии» я долго и со вкусом целовал Мару под пристальными взглядами близнецов, чьи физиономии снова появились в окнах, стоило машине въехать на дорожку. Из-за двери доносился заливистый лай Крюгера.
Я отстранился от девушки только тогда, когда перестало хватать воздуха, провел по щеке тыльной стороной ладони, коротко поцеловал в кончик носа.
— Ты знаешь, что ты удивительная?
— Догадываюсь, — соблазнительно улыбнулась Мара и… покраснела. Совсем чуть-чуть, едва заметно, но все же покраснела.
Черт!
— Ты обещала мне свой отпуск, — напомнил, отступая на шаг. — Так что начинай выбирать место.
— Договорились.
Я продолжал отступать, пятясь назад. Уходить не хотелось, но и остаться я не мог.
— Ты поймаешь его, Волков, — махнула мне Шелестова рукой и скрылась за дверью, я опустился за руль и завел мотор.
Дорога до дома заняла больше двух часов. Чертовы пробки на Киевском, чертовы пробки на Ленинском, чертовы пробки везде…
В общем, в квартиру я ввалился злой и очень голодный, закинул в кастрюлю сосиски, в микроволновку — позавчерашние макароны и ушел в душ.
Ужин хоть и был явно нецарским, но я на удивление наелся и подобрел, а подобрев, снова уселся за изучение бумажек по жертвам и их социальных страничек.
И чем больше изучал материалы, тем больше сомневался в своем первом выводе, тем больше склонялся к мысли, что маньяков все же было двое. Разных. И первый, тот что убивал старушек у подъездов, либо уже месяц как гниет где-то на обочине, либо перенимает опыт…
Первое, само собой, было предпочтительнее.
Я набрал номер Саныча.
1] Маре надо отдохнуть. Рада снова вас видеть, Ярослав.
[2] Марочка на заднем дворе, возле озера. Беги быстрее и забирай ее из этого дурдома.
[3] Без сладкого сегодня оставлю.
[4] Ой, какие красивые, спасибо. Ярославушка, я была рада увидеться, но у меня там рагу… Не теряй время.
Глава 11
Мара Шелестова
— Зайцы! — позвала я ребят, стоило только переступить порог отеля. Детвора, усиленно делающая вид, что увлечена очередной новинкой для X-box, «нехотя» повернула ко мне головы. Будто я не видела их мордашки, маячившие в окне несколько минут назад. — Я завтра собираюсь съездить на квартиру, могу заехать в пекарню, кому что привезти?
