А я выстукивала неровную дробь по столу и слушала, сама не знаю почему. И думала о том, что Волкову и Сухареву не плохо бы поторопиться. А еще…
Какого черта иной делает в отделении Сухаря? Какого черта иной занимается поиском обычного убийцы, пусть и со съехавшей кукушкой? Выводы напрашивались сами собой.
Звонок телефона заставил дернуться и вырвал из странного оцепенения, я покосилась на экран мобильника и только потом сообразила, что звонил не телефон, звук шел из коридора.
Привезли заказанную дверь, а еще через полчаса появились и мужички-здоровячки.
Бодрые дядьки-слесари провозились практически весь день, содрали с меня не хилую сумму за срочность и убрались восвояси ближе к восьми, выдав два новых комплекта ключей и оставив жуткий срач в коридоре.
Следующий час прошел для меня под бодрые ритмы Coldplay с тряпкой и ведром на перевес. Еще часа два я потратила на все ту же пресловутую защиту двери, но уже свою. В отель возвращаться было бессмысленно, все равно завтра надо заглянуть к Сухарю, поэтому я осталась в квартире, заказала пиццу, перекусила и бухнулась спать.
Правда, поспать не получилось. Сон — как любовник, когда уделяешь ему мало внимания, он исчезает. Вот и мой, судя по всему, на сегодня исчез. Ушел по-английски.
Я повалялась в кровати какое-то время, бездумно разглядывая потолок, потом все же оделась и вышла на улицу. В пяти минутах от дома был круглосуточный супермаркет, где я и собиралась разжиться какао и молоком. Какао всегда помогало мне уснуть.
Во дворе было практически безлюдно, если не считать казенного уазика, припаркованного рядом с детской площадкой, двух полицейских, нервно топчущихся рядом, и понурого бомжа, сидящего на ограждении.
Не повезло дядьке.
Мягко горели фонари у подъездов и вдоль дороги, где-то орала загулявшая кошка, в соседнем дворе надрывалась сигнализация, шуршал под кедами асфальт в такт моим шагам, в воздухе стоял стойкий запах свежей краски и чего-то еще. Чего-то знакомого и не очень приятного. Но я не стала заострять на этом втором запахе внимания. Не хотелось.
В магазине было ожидаемо пусто и сонно, девушка-кассирша клевала носом над какой-то книжкой в мягкой обложке, наблюдательный охранник не отрывал орлиного взора от экрана телефона, часы у входа показывали три ноль одну.
Я бодро вышагивала вдоль полок в поисках «снотворного» и пряников.
Какао я нашла, когда часы показали три ноль семь. Молоко — три пятнадцать. Через пять минут я отыскала пряники.
Кассирша с легким удивлением осмотрела набор моих покупок, но от комментариев отказалась. Часы показали три двадцать пять, когда она пробила покупки, и три двадцать семь, когда я вышла из магазина.
В три тридцать я свернула к дому и детской площадке и… застыла.
Теперь здесь уже не было так безлюдно.
Толпа народа, куча полицейских машин, две скорые, анатомичка. В отблесках мигалок лица казались застывшими античными масками. Вот теперь я поняла, что это был за запах. Так пахла смерть. Пеплом, землей, горящими свечками, сухой травой и гвоздиками.
Люди шушукались, переглядывались, вытягивали шеи, стараясь рассмотреть то, что было скрыто машинами.
Всего каких-то полчаса… даже меньше…
Кто-то снимал на телефон, кто-то пытался разговорить молодых ребят, выставленных возле оцепления. Слышались обрывки слов, сухих приказов, шипели рации, чувствовался в воздухе сигаретный дым.
В моих руках шуршал пакет из магазина.
— Мара? Какого хрена…
Я мотнула головой, моргнула, перевела взгляд на старого знакомого, посмотрела на часы. Три тридцать восемь. Славка схватил меня за руку.
— Что ты тут делаешь?
— Ночую, — пробормотала, снова моргнув. Дубов загородил своей широкой спиной толпу зевак. Жаль, что запах он так же загородить не мог. Плохой смертью пахло. Тяжелой, свежей.
— Вот и иди ночуй, — взъерошил он волосы свободной рукой. Небритый, в мятой светлой рубашке, расстегнутой у ворота, хмурящийся.
Я тупо кивнула.
— Пойду. Руку только отпусти, — попробовала освободить запястье. Слава, словно опомнившись, разжал пальцы. Вздохнул, прикрыв на секунду глаза.
— Погоди, давай кто-нибудь из наших тебя проводит.
— Зачем? — удивилась я. — Вон мой подъезд, — ткнула пальцем в нужную сторону. — Дома буду через две минуты.
— А ты…
— Что? — Дуб соображал явно туго. Не потому что резко стал тупым, потому что сосредоточен он сейчас был совершенно не на мне. — Слав, иди к своим. У вас же там явно серьезно. А со мной все хорошо, я домой пойду, спать. На телефон снимать ничего не буду, глазеть тоже. Я не любопытная.
— Если что, можно будет тебя потом как свидетеля…
— Можно, — кивнула, делая шаг поближе к тротуару и подальше от места действия. В голове крутились мысли о том, что надо позвонить Киту, узнать, не было ли новых ключей.
Дубов остался стоять на месте, глядя мне вслед, краем глаза я заметила макушку Сашки и широкую спину Яра, достала мобильник, чтобы набрать ему сообщение, на секунду остановилась.
В три сорок две я бросила неосмотрительный взгляд в сторону места действия. Сине-белая мигалка высветила кусок земли и бледную тонкую руку, лежащую на темном покрытии. Мелькнула меньше чем на секунду татуировка: две параллельные прямые, а между ними формула закона всемирного тяготения.
В три сорок три я села на лавочку у ближайшего подъезда и все-таки отправила сообщение Волкову.
Через пятнадцать минут он и Славка сидели рядом, в ногах скучал пакет с какао и молоком, а молодые ребята грузили тело в анатомичку.
— Мара, ты уверена? — спросил Дуб.
— Не знаю, — я рассматривала кусты прямо перед собой, зелено-желтую ограду, бархатцы, темный асфальт с выбоинами, кривыми классиками и детским рисунком мелками. Ребенок очень старался нарисовать кота, вышло неплохо. Кот получился толстым и довольным жизнью, улыбался ртом-полоской, усы-ниточки задорно торчали во все стороны.
— Мара…
— Я правда не знаю, — передернула плечами и полезла в адресную книгу. Искать долго не пришлось, я включила громкую связь и набрала сначала мобильник, потом домашний. Везде срабатывала голосовая почта.
— Четыре часа, — вытащил мобильник у меня из рук Славка, — может, она просто спит, отключила телефоны.
— Может, — тупо кивнула, продолжая рассматривать детский рисунок на асфальте. Дуб переписывал номера себе в записную. Мне хотелось верить в слова старого знакомого, но не верилось.
— Расскажи о ней, — попросил Яр, закуривая.
— Через неделю Оле должно было исполниться тридцать восемь. Ее фамилия Караваева, вдова, детей нет, родственников по крови тоже, только со стороны покойного мужа. Она блондинка… Была, по крайней мере полгода назад. Рост около метра семидесяти, глаза зеленые, ей гланды удаляли в детстве, еще она ногу ломала. Какую — не скажу, не помню, — я говорила и все смотрела на дурацкого жизнерадостного кота. — Работала до смерти мужа в банке, потом открыла свое кафе. На Вернадского, какое-то цветочное название.
