— Продолжай, — попросила Ксенька.
Немного извиняющаяся улыбка, адресованная мне, скользнула по губам девушки, и она снова взяла в руки книгу. Кит поднялся и направился к бару, а через несколько минут уже ставил на столик между нами бутылку виски, содовую и два бокала.
Мара продолжила читать. Она читала близнецам Терри Пратчетта, его прекрасный, удивительный и самобытный «Плоский Мир».
— Не знаю почему, — говорил голосом Мары «отчаянный храбрец» Ринсвид, — но перспектива вечной смерти в неведомых землях от когтей экзотических чудовищ — это не для меня. Я это уже пробовал, и оно у меня как-то не пошло. Каждому — свое, так я говорю, а я был создан для скуки.
Мара читала, читала взрослую сказку, для взрослых детей, и близнецы, Кит, я, даже Крюгер, слушали и переживали путешествие в другой мир.
Книги пишутся для того, чтобы их читали вслух — странная мысль, но сегодня она казалась на удивление верной.
Через час Мара отправила сонных близнецов спать, а мы с Китом вывели Крюгера на ночной променад к озеру.
Пес носился по берегу, взметая в воздух влажные песок, щелкая челюстью в попытках поймать зазевавшихся мух или какую-то другую мошкару.
Мы сидели на мостках и потягивали пиво. Понижать градус нельзя, но… Всегда есть «но», правда? Очень удобное слово.
Кожу начало тянуть примерно минут 20 назад, Кит, сам того не осознавая, во многом был прав — гад готовился сбрасывать кожу.
— Как давно ты здесь? — спросил, наблюдая за тем, как сгущаются тучи, словно банда мародеров. Сначала появляется один, потом двое, а через несколько мгновений уже целая толпа, готовая забирать то, что плохо лежит. Тучи сейчас пытались украсть звезды.
— Лет семь уже, — Кит сделал глоток из горла, поставил бутылку на темное дерево.
— Как?
— Умер, — усмехнулся бугай.
— Убийцу нашли?
— Нет, чувак, меня не убили. Я именно умер. Сам. Постояльцы отеля не всегда жертвы, но почти всегда несчастны. По крайней мере, поначалу.
— Мара…
— Не делает их счастливыми. Счастливыми себя мы делаем сами. Мара показывает как.
Мы помолчали какое-то время. Пес продолжал стравливать энергию, накопившуюся за короткое время, что он дремал, лежа у дивана в библиотеке. Тучи продолжали сгущаться, бутылки — пустеть.
— Меня убил котенок, — снова ухмыльнулся Кит.
Я лишь удивленно вздернул брови.
— Возвращался домой, ночью, услышал мяв. Ты знаешь, только котята могут так пищать — плакать, как дети, выворачивая, выскребая нутро. Там страх, отчаянье, безнадежность… Крик о помощи. Странная особенность. Возможно, всего лишь часть эволюции, задумка природы, — он снова сделал глоток. — Он сидел на дереве, не слишком высоко, и пищал. Глазищи огромные, дрожал, даже не дрожал — трясся, намертво вцепившись всеми четырьмя лапами в ветку. Короче, я полез, снял, а когда начал слезать сам… Куртка за ветку зацепилась, я упал, ударился головой. Котенок удрал, надеюсь, жив и стал взрослым котом, гоняет голубей, ловит крыс в подвалах и зигрывает с местными кошечками, — панк улыбнулся, открыто и весело, почти беззаботно.
Крюгер начал выдыхаться.
— Семь лет — долгий срок, ты все еще не знаешь, что тебя здесь держит? Сколько у тебя времени?
Панк поднес к моему лицу руку с браслетом. Широкий, кожаный, с клепками в два ряда. Считать я не стал.
— Если судить по этой штуке, то еще много. Но я то, что называют блуждающая душа. Перекати поле, вполне могу и не уходить никуда.
О блуждающих душах я мало что знал, но смысл был и без того понятен. Панк — анархия даже в смерти.
— Знаешь, что самое отвратительное?
— Излагай.
— Я ничего не могу сделать с тем, как выгляжу. Ирокез, пирсинг. Ты навсегда остаешься таким, каким умер. Волосы не отрастают, штанги не снимаются — надоедает. Единственное, что я могу — менять цвет. Хоть какое-то разнообразие.
— Но…
Близнецы менялись. Я был уверен, хотя бы потому, что в мой самый первый визит у них не было сережек. У Кости даже дырки не было.
— Мелкие — другие, — бугай допил пиво, поднялся на ноги и свистнул Крюгеру, я еще немного посидел, а потом тоже встал.
Завтра надо было ехать в отдел, я готов был рассказать ребятам про маньяка, я готов был дать описание, и рассказать им почти все. Правда, скорее всего, это будет абсолютно бесполезно. Саныч собирался передать дело полностью нашим, узнав, что ублюдок вполне возможно наш. Я начальство поддерживал. А вот ребята в отделе счастливы явно не будут, впрочем, как и Сухарь.
— Нет, это даже не обсуждается. Ты обещал мне, Саша, — Мара сидела в кресле в библиотеке и говорила по телефону.
Собеседник в трубке, очевидно, начал возражать. Хозяйка отеля закатила глаза.
— Я не угрожаю, я готовлю тебя к последствиям, чтобы они не стали неожиданностью, — кривая злая улыбка заиграла на красивых губах, изменив черты лица до неузнаваемости, сделав резче скулы, углубив тени, ожесточив линию подбородка.
Комната была погружена в полумрак, несколько включенных бра не рассеивали тьму, хотя, по идее, должны были, они подчеркивали и странным образом усиливали ее. За окном, в небе, сверкнула молния, словно вторя настроению девушки. Мара однозначно была недовольна.
Я подошел ближе, остановился у самого кресла. Если разговор не для моих ушей, Шелестовой достаточно сказать об этом. Но Мара только бросила на меня мимолетный взгляд и снова переключила все свое внимание на собеседника.
— …мы не можем… — услышал я с этого расстояния серьезный мужской голос. Очень знакомый мужской голос.
— …они… и… это…
Хозяйка отеля закатила глаза.
— …привыкание, — продолжал увещевать Саныч. — Ты же знаешь…
— Вы просто плохо стараетесь, — перебила друга девушка. — Воздействовать можно по-разному, — Шелестова снова посмотрела на меня, свободной рукой она растирала предплечье, словно замерзла. — Мы заключили с тобой сделку, Саша, изволь выполнять ее условия.
Я опустился на пол у ног хозяйки «Калифорнии», устроил подбородок на коленях, Мара показала мне два пальца, одними губами прошептав «минут».
«Мне уйти?» — указал глазами на дверь.
Девушка сначала нахмурилась, словно не поняв, а потом просто пожала плечами, предоставляя решать самому.
Саныч в трубке продолжал монотонно о чем-то вещать. На Шелестову, судя по выражению ее лица, действовало не особо. Я начальство не слушал, разглядывал девушку перед собой и думал о том, что завтра будет долгий и тяжелый день. Рука словно сама собой потянулась к заднему карману, к пачке с сигаретами, но было слишком лениво, и поэтому я остался на месте, думая еще и о том, что из отеля уезжать не хочется, что Георгий наверняка вернется и что меня дико бесит тот факт, что придурку удалось свалить.
