- Дай две минуты и с радостью.
- Я засек.
Эти две минуты мы сидим в полной тишине, я смотрю на Элисте. В голове полная каша и бардак. Желание вытрясти из собирательницы душу за то, что свалила не понятно куда, за то, что вляпалась непонятно во что, крепнет с каждым ее следующим ровным вдохом. Желание запереть к чертям в доме тоже.
Шорох одежды поднимающегося на ноги Самаэля выдергивает из несвойственного мне состояния самокопания.
- Мне жаль, Аарон, - качает он головой и исчезает.
Последние слова царапают, дергают и переключают долбанные рычажки в моей голове. Ну, потому что, когда тебя жалеет Смерть… стоит, наверное, все-таки задуматься. Пересмотреть приоритеты, что ли? Заняться спортом, бросить пить. Что там еще делают в подобных случаях? Проблема в том, что я слишком стар. Проблема в том, что, на самом деле, сейчас я не могу сосредоточиться больше ни на чем и ни на ком кроме Эли.
И я тупо сижу еще какое-то время на полу, потом все-таки поднимаюсь, заставляю перелом Лис исчезнуть, беру ее на руки и опускаюсь на диван.
Сижу и смотрю.
Пробую понять, что только что сожрал. Данеш права: оно древнее.
И больше я не понимаю ни черта. Древнее и сильное. И прикасалось к Эли, чуть не убило пса внутри, а значит, и саму Громову. Вопрос на миллион: специально или просто так совпало?
Отчего-то кажется, что я что-то забыл.
Лис дышит ровно, уже не кажется такой бледной, ее ад и ее свет почти такие, как всегда, запах осени тоже. Только невероятно раздражает кровь на виске. Я убрал рану вместе с переломом, а вот кровь убрать не получилось. И я пробую стереть ее пальцами, но она засохла и получается у меня хреново.
Во что ты влезла, Эли? Почему ничего не сказала, не предупредила?
И почему меня так прошивает от мысли, что сегодня я к тебе не успел?
Стук в дверь обрывает дальнейшие размышления, в проеме приоткрывшейся двери появляется голова Вэла. Вытянутое лицо бледное, в серых глазах немой вопрос.
- Босс? – он мнется на пороге, как малолетка на коврике у директора, взгляд мечется между мной, Громовой и поломанным креслом, осколками и хламом на полу.
- Вэл, сосредоточься, - говорю тихо, откидывая башку на спинку дивана.
- Там ведьмы внизу, что…
- Пусть идут, - кривлюсь я, вспоминая, о чем именно забыл. – Мы все обсудили.
- А если захотят остаться?
- Пусть, - пожимаю плечами. – Им сегодня все за счет заведения.
Вэл еще раз оглядывает кабинет и меня с Эли.
- Убрать здесь? Кресло новое надо?
Вот за это я ценю Вэла: несмотря на все его грешки и трусость, управленец из него более чем неплохой.
- Да и да, - киваю. Поднимаюсь вместе с Громовой на руках. Вообще, какая-то дурацкая у нас традиция получается. – Скорее всего, несколько дней меня не будет.
- А…
- Звонить только в крайнем случае.
Бармен кивает немного дергано и исчезает так же быстро, как и появился. А я мерцаю сначала домой, где возвращаю Элисте в кровать, потом к зданию Контроля за ее мотоциклом. Когда возвращаюсь, в доме по-прежнему тишина.
Я принимаю душ, переодеваюсь и спускаюсь вниз на кухню. Надо поставить чайник и устроить ревизию в холодильнике. Девчонки будут голодными, когда проснутся.
- Бля, бомж, - тяну, одергивая руку с чайником от раковины.
В раковине лежит кот, черным клубком на черном камне… Эпично пускает сопли, делая вид, что спит.
Черт, сопли…
Я оставляю чайник, поднимаюсь назад в комнату и шуршу в сумке Лис в поисках капель. Потом вспоминаю, что нос уродцу уже закапывал перед уходом и оставил пузырек в гостиной. Но ни через десять, ни через пятнадцать минут поисков найти лекарство не получается.
И до меня медленно доходит.
Кот все еще лежит в раковине, когда я возвращаюсь, все еще пытается меня игнорировать и да, все еще пускает сопли.
- Во- первых, куда ты его дел? – вытаскиваю я монстра за шкирку, держу на весу перед своим лицом. Бомж лениво открывает глаза, вырываться не пробует, не шипит, ничего не делает, просто висит и смотрит в ответ. – А во-вторых, хреновый из тебя защитник, бомж.
«Мя-я-я», - вдумчиво отвечает мне уродец, еще одна сопля норовит упасть на пол.
- Ну протупил, - каюсь я и прикасаюсь кончиком пальца к переносице обормота. Последняя сопля все-таки срывается вниз, а Вискарь пару раз моргает. – Жрать хочешь? – ставлю я монстра, теперь не сопливого, на пол и все-таки набираю воду в чайник. Иду к холодильнику.
Кот оказывается рядом тут же: трется, выгибает спину, хрипло мурлычет.
- Будем считать, ответ положительный.
В холодильнике тишь да гладь, только в морозилке жратва для Вискаря.
Через пятнадцать минут кот трескает свой ужин, а я тяну чай, прикидывая, что можно заказать. Лезу в карман за телефоном и… Ругаюсь сквозь зубы.
Зарецкий, мобильник – не ты, двадцать четыре на семь без подзарядки работать не может. Приходится тащиться в гостиную за шнуром.
А потом я ругаюсь еще раз, потому что нахожу записку от Лис для Дашки и вижу ее пропущенные, слушаю ее голосовые.
Ховринка…
Громова была в Ховринке…
Когда эту херню уже снесут к чертям? Что еще там должно произойти, чтобы ее сравняли с землей?
Я злюсь. На себя и на Лис. На совет тоже. Как будто они не в курсе, что это за место, как будто не понимают, что…
- Аарон, - доносится из-за спины, когда я уже готов метнуть мобильник в стену.
Я оборачиваюсь так резко, что выливаю чертов чай, ставлю кружку на столик, опускаю туда же телефон, запускаю другую руку в волосы.
Смотрю на нее и ощущаю… вину… Огромную, как небо, давящую. Лис расслаблена, голос немного хриплый, и она опять проснулась раньше, чем должна была.
- Ты звонила… - качаю головой. – Прости, Эли.
- За что ты извиняешься? – Громова стоит на нижней ступеньке лестницы, в тонких черных спортивках и чистой футболке, с мокрыми волосами, все еще немного бледнее, чем обычно, и действительно удивленно смотрит на меня, немного склонив голову. Она…
Мне рвет крышу.
Я почти сметаю Лис, вжимаю в себя, зарываюсь носом в короткие волоски у шеи сбоку, втягиваю запах несколько раз, а потом набрасываюсь на губы. Не могу себя контролировать. Перестать вдавливать Эли в себя с такой силой, перестать терзать ее рот. Я усаживаю Громову на спинку дивана, чувствуя, как она туже обхватывает меня ногами, как почти с таким же голодом отвечает на поцелуй. Меня крошит на осколки от ее движений, от вкуса губ, от тонких пальцев, натягивающих футболку внизу. Меня ломает от языка, ласкающего мой, от шумного дыхания, от того, как чертовски охренительно она ко мне прижимается, как выгибается под моими руками.
