- Давай, Эли, - короткая улыбка. – Мне надо задать Доронину несколько вопросов, а потом я тоже спущусь.
И я все-таки заставляю пальцы отцепиться от косяка, выхожу в коридор.
- Глеб, я хочу посмотреть на тела, - долетает мне в спину, когда я уже на лестнице, спускаюсь вниз. Больше ничего не слышу и слышать не хочу. У меня впереди задачка актуальнее и серьезнее – встреча с юной верховной.
И да поможет мне Смерть.
Я боюсь. Этой встречи я почему-то боюсь больше, чем чертовой липкой дряни в телах, больше, чем мух, больше, чем Вискаря в тот раз на улице, больше, чем падения с крыши Ховринки.
Во мне что-то сломано.
Перед входом в кухню ноги совсем отказываются двигаться, в глотке сухо, в мозгах штиль. Но я все-таки толкаю себя внутрь, почти отдирая от пола, замираю в проеме, рассматривая подопечную Зарецкого с безопасного расстояния.
Будущая верховная увлеченно раскладывает по тарелкам пасту, что-то жует, со спины кажется еще более тощей, совсем доходяжной, похожа на Вэнсдэй.
- Чем тебе помочь? - спрашиваю, застывая перед девчонкой, сцепляя руки за спиной в замок. Парадокс, но детей забирать легче всего: они верят. Им проще объяснить, что произошло, иногда вообще ничего объяснять не надо, не надо подталкивать к бреши, не надо давить. Они уходят легче, быстрее, тише. Очень редко сопротивляются, как будто им доступно что-то, что не доступно взрослым.
Полагаю, Дашка сегодня ночью тоже не сопротивлялась ковену, скользнула в сиркленавдед даже не оглянувшись.
А теперь…
Молодая ведьма аккуратно ставит наполненную тарелку, поднимает на меня взгляд, рассматривает и улыбается. Широко, открыто. Чем дольше смотрит, тем шире ее улыбка. И я не до конца уверена, что она означает. Не понимаю, не умею общаться с детьми. С подростками тоже. В конечном итоге решаю, что буду разговаривать и вести себя с подопечной Зарецкого, как со взрослой.
- Посмотри, сколько тебе насыпать, - чуть морщит она нос и возвращается к своему занятию, прекращая меня рассматривать.
- Хватит, - останавливаю мелкую, тянусь к пакетам с соком, чувствую себя неповоротливым великаном, неловко. – Яблочный или вишневый?
- Вишневый, - девчонка ставит передо мной тарелку, садится рядом, все еще улыбается. Я все еще не знаю, как реагировать на эту улыбку и на пристальный изучающий взгляд. Кажется, ее это веселит. – Тут ты другая, - выдает наконец. – Прикольная. Там тоже, конечно, прикольная, но…
- Стремная? – выгибаю я бровь. Меня отпускает, а мелкая кивает, немного неловко. – На самом деле я рада, что не вижу себя в такие моменты. Прости, если напугала сегодня. Мне… иногда сложно себя контролировать.
- Андрей объяснил, - кивает ведьма. – Немного неумело, но объяснил. Знаешь, у него вообще с этим не особенно.
- Уже успела оценить, - чуть усмехаюсь.
- Я тоже другая там? – спрашивает будущая верховная. – Не такая, как здесь?
- Немного, - отвечаю и пытаюсь подобрать слова. – Души всегда другие. Какие-то светлее, какие-то темнее, иногда слабее, иногда сильнее. Ты светлее там и сильнее своего тела.
- Ну хоть где-то я сильнее, - ворчит ребенок, вызывая у меня улыбку, снова натягивает рукава кофты до самых кончиков пальцев.
- Ты станешь самой сильной ведьмой однажды, Даша, так что можешь на этот счет не переживать.
- Ага. А пока я доставляю только кучу проблем, - кривится ведьма. – И никак не могу перестать бояться и реветь. Я стараюсь, правда, но не могу, какая-то затяжная истерика с перерывами на рекламу йогуртов.
- Даш…
- Дашка, - поправляет она невозмутимо, совершенно другим тоном. Сдержано и отстраненно, переводит взгляд за окно. Вина – это соль на языке и теле, она щиплет и скребет. И мне кажется, что я знаю, чего девчонка боится больше всего, откуда это едкое чувство в тихом голосе.
- Окей, Дашка, - киваю не задумываясь. «Дашка» - немного хулиганское и несерьезное - действительно ей подходит. – Это его выбор, и поверь, А… Андрей был в трезвом уме и здравой памяти, когда решил, что ты теперь под его присмотром. Он не бросит из-за криков по ночам и слез в подушку. И он знает, что в жизни все не так, как в рекламе йогуртов.
- Ты не можешь быть уверена, - качает она темной макушкой упрямо, но плечи немного расслабляются, в тонких пальцах перестает дрожать салфетка, которую она вертит все то время, что мы говорим.
- Могу, - пожимаю плечами. Зарецкий оторвет за юную ведьму голову любому, кто просто дыхнет в ее сторону. Я увидела достаточно, чтобы быть уверенной. – Кто бросил тебя?
И как только вопрос слетает с губ, мне хочется откусить собственный язык, потому что будущая верховная отворачивается, сжимается, скукоживается, снова стискивая в руках клочок бумаги, от которого почти ничего не осталось.
Хочется материться.
Родители. Те, кто должен был защищать, кто обязан бы заботиться о ней, скорее всего, не сделали ни того, ни другого. Бросили ее.
Черт!
- Дашка, он достаточно сильный, чтобы вывезти тебя, - говорю, разворачивая девчонку вместе со стулом лицом к себе. – И, если тебе больно, плохо и страшно, тяжело и невыносимо, не прячь это от Андрея. Ты причиняешь ему боль.
Она смотрит на меня достаточно долго, чтобы ее взгляд прошил насквозь. В глазах нет слез, но руки все еще немного дрожат.
- А тебя? – спрашивает тихо.
И я не знаю, что ответить. Меня не вывезти, я сама-то себя не вывожу больше. Мне уже не страшно, не больно и не невыносимо. Было когда-то… но тогда Зарецкого не было рядом, тогда рядом не было вообще никого. Ни темных, ни светлых, только я, перепуганная, и пес внутри, древнее, чем земля под ногами, злее, чем зрящая на охоте.
- Меня проще убить, - дергаю уголком губ, по сути так и не дав ответа. И сидящая напротив девчонка это понимает. – Доверься ему, ладно? И выдохни, побудь еще немного девчонкой, за спиной которой всегда стоит взрослый. Тебе это надо.
Дашка кивает, хочет что-то спросить, но останавливает себя и вместо вопроса с ее губ срывается вздох.
А я наливаю ей сок, пододвигаю ближе миску с салатом. Я рада, что этот разговор закончен, кажется, что он вытянул из меня остатки сил, поднял всю ту муть, что лежала до этого где-то на дне. В висках начинает стучать.
- Предлагаю тебе начать дегустацию, - улыбаюсь. – Андр…
- Аарон, - доносится немного ехидное из-за спины. – Мы пришли, и мы голодные, - улыбается Зарецкий от двери.
Дашка вскидывается, поворачивается, как и я, на звук голоса, а потом замечает взъерошенный комок на руках Аарона. Реагирует на кота, как и любая девчонка. Забывает про еду и соскакивает со стула. Через миг мелкий засранец кайфует уже на руках у будущей самой сильной ведьмы Москвы, подставляет ей тощую шею и жмурится.
