- Нет, конечно, но я теперь в курсе, что ты пробудилась. Я все решу, не дергайся, мелкая.
- Ты бесишь, Зарецкий.
- И ты меня тоже, - усмехаюсь.
А сила уже не клокочет и не ревет, даже не царапает, вьется у ног. Остатки, жалкие обрывки, истерзанные и выпотрошенные мной. И прежде, чем Дашка заметит, я пробую привести себя в порядок. Получается не очень: я обожрался и мне лениво. На воле все мерзкое, гнусное и темное во мне.
И Дашка об этом знает, но все равно жмется и стискивает.
Позвоночник снова скрипит и трещит, но теперь в обратную сторону, мышцы тяжелые, перегруженные, гудит от обжорства в ушах, краски вокруг слишком яркие, цвета неправильно насыщенные. Банка из-под энергетика – как неоновый взрыв. Запахи – слишком острые. Тут невозможно воняет мочой, почти до рези в глазах, как в лучших привокзальных сортирах, как в самых популярных подворотнях.
Ладно, видимо, это лучшее, на что я могу рассчитывать сейчас. Времени мало.
А поэтому я немного отстраняюсь от мелочи, обнимаю ее сбоку и тащу на свежий воздух. Лебедева щурится и жмурится, растирает глаза, поворачивает ко мне голову, чтобы что-то сказать и застывает.
Она похожа на жертву коллектора: кровь на подбородке, водолазке и местами на джинсах, лицо бледнее обычного, глаза огромные, круги под ними совсем темные, движения нервные, сбитое дыхание.
- А… Андрей… - бормочет она ошалело, разглядывая меня. Я знаю, что она видит, и знаю, о чем думает. Разубеждать не собираюсь, пока рано. Ей достаточно потрясений на сегодня и на ближайшие несколько месяцев.
- Кто бы говорил, - качаю головой. – Свои вопросы сможешь задать потом. У нас сейчас есть дела поважнее, а времени не так много.
- Только один, можно?
Она смотрит так, что мне хочется взять в руки тесак и пойти кого-нибудь прирезать почти с той же любовью к искусству, с какой делает это Кукла в своих снах. Желание настолько сильное, что приходится тряхнуть головой, чтобы его прогнать. Тишина заставляет Лебедеву отвести взгляд.
- Спрашивай, - вздыхаю. Я, пожалуй, готов к любому ее вопросу.
- Каково это? – обводит она рукой неопределенно.
Я чуть щурюсь, пытаюсь выяснить, правильно ли понял вопрос. Судя по выражению лица мелочи, правильно.
- Уши закладывает, - хмыкаю в итоге. Дашка сначала хмурится, а потом коротко смеется. И смех этот пусть и короткий, но искренний. Я рад. – Теперь моя очередь задавать вопросы.
- Спрашивай, - копирует Лебедева и интонацию, и вздох.
- Расскажи, что случилось. Что ты чувствовала, что делала, что происходило?
Дашка трет руки и опять хмурится, утыкается лбом мне в грудь. Наверняка ей не особенно хочется вспомнить о том, что произошло, но мне действительно надо знать.
- Знаешь… - начинает Лебедева сдавленно снова пряча лицо, - я действительно почти ничего не успела понять. Только вдруг дышать стало нечем, меня будто разорвало.
- Что было до этого? Что ты делала? Что происходило дома?
- Мои снов…
- Андрей, - раздается сзади голос Куклы, Дашка дергается и замолкает. Напряжена так, что снова почти звенит.
Бля…
Я поворачиваю голову к раздражающей бабе, смотрю на нее через плечо и бешусь. Бешусь так, как давно уже не бесился.
- Кукла, никак не могу понять, с чем именно у тебя беда: с мозгами, слухом или инстинктом самосохранения? – выходит приглушенным рычанием. – Серьезно, что с тобой не так?
Кукла дрожит. Не понятно то ли от страха, то ли от злости, но взгляда от меня не отводит. Какого-то стеклянного, почти тупого взгляда. Бесит этим еще больше.
- Кукла?! – рычу я, пряча за собой Дашку.
- Я… я просто испугалась… - доносится неуверенное в ответ.
- Чего ты, мать твою, испугалась?!
- Тебя долго не было, я подумала…
Дальше не слушаю, закатываю глаза, потому что это попахивает каким-то бредом. Отчетливо так несет, как несет мочой в металлической коробке, из которой я только что вытащил Лебедеву.
- Как ты? – спрашиваю у Дашки.
- Нормально, - тихо отвечает она, кажется, уже не дрожит, кажется, что снова расслабилась. Это хорошо, для нее сейчас любой стресс как зажженная зажигалка у бикфордова шнура.
- Это… клиент, я не мог ее оставить, - объясняю мелочи, чуть ослабляю хватку на плечах.
- Все хорошо, правда, - Лебедева кивает и поднимает ко мне взгляд. В глазах нет испуга, напряжения. Там просто усталость, Дашка сильно устала. Не понятно, как вообще все еще держится на ногах.
Я все-таки окончательно разжимаю руки, поворачиваюсь снова к Кукле, полностью закрываю и запираю свой ад, убираю то, что не смог спрятать до появления суицидницы, беру Дашку за руку.
- Так, - сжимаю переносицу, - знакомьтесь. Даша – это… - торможу. Никак не могу запомнить чертово имя, - Варвара, - выдаю в итоге, впрочем, заминка незамеченной не остается. – Варя – это Даша, мой лучик света в темном царстве.
- Привет, - осторожно здоровается Кукла. Сама не сводит с меня взгляда, следит за моими изменениями, за тем, как я снова внешне становлюсь похож на обычного человека, а не на хрен пойми что.
- Привет, - кивает Дашка. – Прости, что выдернула вас. У меня сегодня… как-то не задалось с самого утра.
- У меня тоже, - едва улыбается недособирательница, и эта улыбка не особенно вяжется с общим настроением и окружающей обстановкой.
- О наболевшем потом, - дергаю головой, смотрю на Лебедеву, пытаясь понять, насколько она действительно пришла в себя. Кажется, что пришла полностью. – Даш, мы сейчас к тебе, ладно? Ты умоешься, переоденешься и соберешь вещи.
- Но…
- Милая, без «но», - обрываю мягко, - это ненадолго. Твоих я возьму на себя.
Лебедева опускает голову, смотрит на носки своих кроссовок, сопит и думает. Она понимает, что по-другому никак. Пробует сейчас найти варианты, но уже знает, что их нет, поэтому сопит и сжимает мою руку все крепче.
- Ладно. Прости, я все знаю, просто…
- Все хорошо, Дашка, - улыбаюсь я подчеркнуто дебильно. – Я действительно обещаю, что это ненадолго. Со школой тоже разберемся.
Лебедева вскидывает на меня голову.
- Со школой? – вторит эхом Кукла.
- Я хожу в школу, одиннадцатый, - объясняет задумчиво мелочь. Кажется, Кукла давится воздухом и чем-то еще. Надеюсь, что собственным эго. Дашка смотрит на меня вопросительно и требовательно одновременно. – Я не буду ходить в школу?
- Неделю максимум, Даш. Так надо. Пока не найдем кого-нибудь.
Она обдумывает мои слова несколько мгновений, снова борется с собой.
