«Учителю нужны средства, чтобы обратить заблудших», - кривилась, передразнивая, Дашка, уплетая очередное пирожное. Поесть у нее получалось не всегда. Я бесился поначалу, но Дашка денег не брала, от подарков отказывалась, отказывалась часто даже просто от совместных обедов и запрещала мне вмешиваться. Она не хотела, чтобы я их заставлял, ломал. А по-другому я не умею. И я сдался, обещал ей не лезть при условии, что как только она «проснется», переедет, свалит отсюда на другой конец города и вызовет психушку, если до этого момента ей не удастся вытащить родителей из… этого.
Дашке не удалось.
Мне жаль… Но, чтобы кому-то помочь, надо, чтобы этот кто-то был готов к помощи, хотел ее. Женя и Николай не хотели. Готовы не были. Все глубже и глубже увязали в «учителе» и догматах.
- А после, Дашка?
- Где-то в шесть температура скакнула почти до сорока, и я хотела вызвать скорую. Мне казалось, что у меня оставались таблетки, - тут же начала оправдываться она, видя мой взгляд, - с прошлого раза, думала, что…
- Дашка… - качаю головой.
- Прости, - шмыгает мелочь. – Но я действительно была уверена, что что-то оставалось. Может, мама нашла… В общем, в скорую звонить не пришлось, - вздыхает она. – Я отключилась минут на пятнадцать, а когда открыла глаза… Меня будто ударило, понимаешь? Словно толкнул кто-то, потянул в разные стороны. Казалось, что все кипит: кожа, кости, кровь, ломало. И в голове гул и грохот, – Дашка передергивает плечами, смотрит потеряно. - Я помню, что ты говорил. Оделась и выскочила, тебе позвонила. Почему меня накрыло, Андрей? Ты же говорил, что еще рано?
- Не знаю, Дашка. Но узнаю, - обещаю, рассматривая мелочь. Это и правда не нормально. Так быть не должно. Сила просыпается постепенно. Растет медленно, каждый день, чтобы тело успело привыкнуть и подстроиться. Тем более Дашкино ослабленное тело. Тем более до наступления совершеннолетия.
Я достаю мобильник и выхожу в коридор, мне нужна информация.
- Ну наконец-то, - тяну, слыша задумчивое "алло" через десяток гудков, - у меня пара вопросов.
- Твою мать, Зарецкий, скажи, что ты просто номером ошибся, - стонет Саныч.
- О нет, я попал именно туда, куда надо, - усмехаюсь.
- Зарецкий… - пауза, долгая, многозначительная, будто он действительно ждет, что я раскаюсь, - хрен с тобой, - сдается со вздохом, - задавай свои вопросы. Только быстрее, у меня два трупа, пропавший ребенок, предположительно иной, и Волков, который впрягся в сеть отелей. Я не готов сражаться с тобой в остроумии.
- Было бы чем сражаться, Саныч, - качаю головой, переваривая то, что услышал. – Давно кому-то нужно было в это впрячься, мужик, и мы оба это знаем.
- Ой, только не начинай. Хочешь заниматься морализаторством – милости прошу к нам, на старую должность. Я подвинусь. Серьезно.
Внутри щелкает и хрустит.
- Нет. И ты знаешь причину, - фыркаю.
- Ага, - тянет Саныч, - а еще я знаю, что тебе на нее глубоко класть, Аарон, так же, как класть на окружающих. Так чего ради ты звонишь?
- Началось, - упираюсь затылком в дверь сортира, прикрывая на миг глаза. Хмурюсь. С кухни доносится шум воды и звон посуды. Видимо, мелочь допила чай. – Дашка «проснулась» и «проснулась» резко. Мне нужен кто-то, кто поможет ей справиться с этим, кто научит, пока я буду вести… «переговоры».
- Ей же еще нет восемнадцати, - тянет глава совета, удивленно. – Ты уверен, что…
- Не тупи, - обрываю нетерпеливо. – Она не далее как час назад чуть не стерла с карты Москвы собственный квартал. Полагаешь, это что-то другое?
- Мать твою…
- Твою туда же, - дергаю плечом рассматривая потемневший от времени узор на обоях перед собой. Дашка выходит в этот момент из кухни, направляется к себе. Но тормозит у закрытой двери в гостиную.
Дерьмо…
Впрочем, открыть так и не решается, стоит несколько секунд, невидящим взглядом глядя на темную поверхность, а потом судорожно дергается, отшатывается, будто обжегшись, и все-таки скрывается в своей комнате.
Все это время Саныч что-то вещает.
- Что?
- Говорю, что хочу, чтобы ты привез ее сюда, чтобы…
- А я хочу золотой унитаз и браунинг, из которого стреляла Каплан, Саныч, - фыркаю, снова обрывая главу совета. - Не все желания сбываются. Найди мне кого-нибудь.
- Я полагал, ты уже выбрал ей «учителя».
- Ты плохо меня расслышал? «Чуть не стерла» - это не эвфемизм, это свершившийся факт. Мне многие должны, и я многим могу приказать, но…
- Можешь не продолжать, я подумаю. Что насчет защиты? – спрашивает глава совета немного отрешенно, наверняка уже перебирает возможные кандидатуры.
- Серьезно? – даже удивляюсь я.
- Ладно, - вздыхает трубка, - дебильный вопрос, согласен. Есть предположения, почему Дашка «проснулась»?
- Несколько, но это всего лишь предположения. Что-то случилось? – Саныч не стал бы спрашивать просто так. За этим вопросом – какой-то геморрой.
- Убили одну из верховных Питера, Зарецкий. Странно убили, выглядит как несчастный случай, не подкопаешься.
- Но ты уверен, что это именно убийство…
- Так же, как ты уверен, что твоя подопечная «пробудилась», - в этот момент за закрытой дверью Дашкиной комнаты что-то падает на пол, слышится приглушенное ругательство, потом звук вжикающей змейки. Саныч продолжает вещать. - А еще с ведьмой, предположительно, ребенок был, и с душой там хрень какая-то…
- Что за хрень? – настораживаюсь я.
- Я не смогу объяснить. Хочешь, приезжай, посмотри. Образцы и само дело у смотрителей.
- У кого именно? – кривлюсь я. К смотрителям соваться желания нет. Не знаю, кто хуже, контроль или они.
- У Глеба Доронина, его собиратель пришел к телу, - отвечает Саныч, и в его голосе плохо скрытое злорадство.
Я сжимаю переносицу, вслушиваюсь в Дашкины шаги и шебуршание за дверью. По большому счету, Доронин не такая уж большая проблема. А на труп взглянуть хочется. Пока я прикидываю варианты, у Саныча надрывается другой телефон. Надрывается почти истерично.
- Будут вопросы, звони, - бросает мужик отрывисто в трубку, и прежде, чем отключиться, я слышу раздраженное «да», брошенное им звонившему.
Мертвая Питерская ведьма, пропавший ребенок, какая-то дрянь вместо души и Дашка…
Я думаю об этом весь оставшийся вечер, не могу понять, кому понадобилось убивать ведьму и зачем забирать ребенка, есть ли какая-то связь с Лебедевой.
Дашка почти со мной не разговаривает, не задает больше вопросов, улыбается через силу, через силу ест заказанную пасту, через силу пытается проявить интерес к месту, в котором оказалась. Но она устала, и ей тяжело, она снова готова расплакаться. Я никогда не видел, чтобы Дашка плакала. Мы ходили с ней на какой-то занудный фильм несколько месяцев назад. Главные герои кончили плохо. Лебедева только поржала. Сказала, что почти никогда не плачет над фильмами и книгами, призналась, что ревела только один раз над «Чучелом», когда читала его летом. И со всем юношеским максимализмом заявила, что эту книгу нельзя читать в двенадцать, что писалась она для взрослых, человеком, ненавидящем детей. Разубеждать я мелочь не стал. Не потому, что был согласен, а потому, что она составила свое мнение и имеет на него право. Так же, как и изменить его в любой момент.
