Полегчало? Нет. Никогда не легчает.
Это люди думают, что стоит найти объяснение дерьму, которое периодически происходит в жизни, и сразу отпустит. Это люди склонны искать объяснение своим косякам где-то в другом месте. Винить третью силу, чем нереальнее, тем лучше.
Очень удобно спихивать свои промахи на Бога, Дьявола, чертов ретроградный Меркурий, на любого, кто не ответит. Кто не сможет ткнуть мордой в очевидный факт: ты сам все просрал. Из-за нерешительности, трусости, гордыни, тщеславия, глупости. Гораздо удобнее, безболезненнее и проще считать, что Дьявол толкал тебя под руку, чем искать проблемы в самом себе, гораздо проще, чем смириться с мыслью, что причины, в общем-то, может и не быть. Отсутствие причинно-следственной связи выбивает у людей почву из-под ног, шлет к херам логику, законы физики и ощущение земной тверди под ногами. Чего-то незыблемого.
Всегда нужна причина. Оправдание. Жалкое, лживое, трусливое слово… Защитный механизм.
Большая часть иных никогда не задает этих вопросов. Большая часть иных догадывается, как все
устроено.
И все же…
Эти вопросы плавают в моей голове. Я слышу их слишком четко. И…
И кто «он»?
Глаза я открываю резко. Слышу голоса на кухне, Аарона и чей-то еще. И мне требуется какое-то время, чтобы прийти в себя, чтобы осознать себя здесь и сейчас. В своей комнате, на своей постели. Взгляд натыкается на куртку и штаны у кровати, снятые с меня, очевидно, Зарецким. И гул в ушах и ощущение боли растворяются окончательно. Голоса становятся четче. Слава Богу, на этот раз вполне реальные голоса.
Я влезаю в джинсы, оставленные сегодня с утра на кресле, и иду на звуки.
А стоит увидеть того, кто сидит ко мне спиной, застываю, сглатывая огромный тяжелый комок. Он плюхается в желудок и морским ежом остается там.
Самаэль. Самаэль, мать его… В моей квартире, на моей кухне, разговаривает о чем-то с Зарецким. Просто треплется. Как старый знакомый.
Гул тут же возвращается.
Не знаю, как удается не заорать, как удается сказать то, что я говорю.
- Что тут происходит?
Эффект разорвавшейся… ручной гранаты. Небольшой.
И оба поворачиваются ко мне. Зарецкий напряжен, Самаэль… по нему сложно судить, но кажется, что падшему неловко. Хозяину неловко перед слугой… В аду только что замерз последний бес.
Тишина на несколько мгновений.
Хочется заржать, но я боюсь, что если начну, то уже не остановлюсь. Да… Истерика – она такая.
Самаэль приходит в себя первым. Что-то говорит и растворяется. Чертовски медленно. Я вижу каждое его движение, кажется, что вижу даже дыхание, морщинки у глаз, пепел в глазах. Но он все-таки уходит, а я опускаюсь на его место. Дышу, потому что с уходом падшего дышать немного легче, смотрю на Аарона, жду ответа.
Не до конца понимаю, что чувствую сейчас, не могу разобраться. Растерянность, конечно, но есть там что-то еще: злость, недоверие… не знаю. Ощущение, что мне соврали. Ложь…
- Ты врал мне, Аарон? – спрашиваю, потому что, пожалуй, для меня сейчас это важнее всего. – Мне надо знать.
- Нет, - качает он головой, опускает кота на пол, сжимает подоконник. – Я тебе никогда не врал.
Я киваю. Кажется, что воздух вокруг стал легче, не таким тяжелым, как был еще мгновение назад.
- Хорошо. Это многое упрощает.
И снова тишина.
Ему сложно объяснить. Ему невероятно трудно подобрать слова, поэтому я решаюсь начать первой, наверное, с самого простого.
- Что тут делал Самаэль?
- Он приходил к тебе вчера ночью, пока ты спала, когда меня уже не было, - Шелкопряд немного расслабляется, проводит рукой по волосам.
- А…
- Вискарь его почувствовал, а я увидел в его воспоминаниях. Мне не нравится, что ты второй раз теряешь сознание, решил проверить, - в глазах цвета ртути лед.
- Самаэль к моим обморокам не имеет отношения… - звучит неуверенно даже для меня самой, тем более для Зарецкого. Все – в его взгляде.
- Мне надо было убедиться. Я позвал, он пришел.
- И вы мило потрепались? – не могу удержать ехидство.
- И мы мило потрепались, - не замечает его хозяин «Безнадеги». – Он действительно не имеет к происходящему – не только с тобой, но и с трупами – никакого отношения. Души Лесовой в Лимбе нет.
- Черт, - я закрываю лицо, тру виски, потом снова возвращаю взгляд к Аарону. Надо решать проблемы не только по мере поступления, но и в порядке приоритетности. – Ты позвал… И он пришел. Говорил с тобой, отвечал на вопросы… Кто ты такой, Аарон Зарецкий?
Иной дергается из-за моих слов, заметно дергается, но тут же берет себя в руки, кривит губы в издевательской усмешке.
- Я – падший, Элисте. Я последний падший серафим. Длань Господня, - звучит приглушенно и жестко в тишине кухни, с глухим стуком крышки гроба.
И призрачные крылья дрожат за спиной Зарецкого. Словно укутанные туманом, реальные, но неосязаемые. Черные, как тьма, как бездна, как самый последний круг ада. Огромные, призрачные по воле хозяина крылья.
Шесть.
Шесть гребаных крыльев.
Чужой ад ластится ко мне, как котенок, тянется. Я очень хорошо его чувствую, он мягкий и теплый, сильный. Очень сильный.
Мать твою, Громова, не могла в кого попроще вляпаться?
«Мя-мя», - доносится откуда-то из-под стола. Кажется, кот со мной согласен.
- Твою ж… - выдаю очень емкое и содержательное. Смотрю на гребаные крылья, на Зарецкого, в башке кипит мозг. – Как ты… почему… - еще более содержательное, но выбрать из чертовой кучи вопросов один, тем более сформулировать его, непосильная задача. Клинит.
- Кофе с коньяком? – усмехается Аарон. – Коньяк без кофе?
Ему смешно. Смешно, мать его! А мне хочется заорать и что-нибудь разбить о чугунную башку.
- Просто помолчи, - поднимаю я руку вверх, останавливая Зарецкого от дальнейших предложений. – Мне надо несколько… минут.
Он кивает, улыбается. На этот раз улыбка мягче, не такая колючая, не режет иронией. Я продолжаю на него смотреть, на его крылья, на то, как падший отходит наконец от подоконника, опускается напротив, складывая перед собой руки. Он сокращает дистанцию. Намеренно сокращает дистанцию. Продолжает пеленать и опутывать своим адом.
- Не дави на меня, - качаю головой.
- Мне сложно это контролировать, - разводит хозяин «Безнадеги» руками. – С тобой вообще все непросто, Лис.
- Сказал гребаный серафим. Светлый…
«Попалась»
Чужой голос в черепушке гудит церковным колоколом. Не дергаюсь только потому, что еще не отошла от «новости дня» Зарецкого.
