- От чего ему надо было отречься, Аарон?
- «Не ешьте с кровью; не ворожите и не гадайте».
- Так человек или иной? – запутываюсь окончательно.
- Человек, Эли. Он собирал травы и дикий мед в лесу, продавал настойки жителям ближайшей деревни, говорили, что он знает язык зверей и птиц. Они говорили, они считали, что человек – колдун.
- А на самом деле?
- А на самом деле он просто был хорошим охотником. Дикая душа… и свободная, - вздыхает и тут же кривится Аарон, почти вдавливая меня в себя. – Я ходил к нему почти месяц. И чем больше мы говорили, тем больше я понимал, что он прав, и тем больше злился. Я – серафим, Длань Господня – где-то растерял все свое красноречие и «мудрость», жадно и с яростью глотал слова обычного человека. Он говорил о Боге, о людях, о птицах и зверях. О церковниках и еретиках, знал слишком много, задавал вопросы, которые я никогда не задавал: спрашивал, почему Бог гневается за знания, почему принуждает верить. «Твой Бог и правда так жесток, серафим?» - голос Зарецкого становится совсем чужим, чуть выше, звучит звенящей как от удара сталью. – «Он правда хочет этих костров на площадях? Крови? Почему он не наказывает толпу, что приходит на казни, как на ярмарку, почему он послал тебя ко мне? К травнику?» И я отвечал, что да, что такова его воля, что вера это не только выбор, но и долг, испытания, что очищение не может быть легким.
- И он спорил с тобой?
- Нет. Он никогда не спорил со мной. Только задавал и задавал свои вопросы, спрашивал, почему Он не помогает мне, своему сыну? И улыбался. И отказывался от «помощи». Мы ходили по кругу, я хотел его спасти, а он… Он хотел помочь мне, заставить думать, увидеть себя настоящего, того, в кого я превращаюсь. Вытаскивал мою тьму и мои пороки наружу. Я злился. Понимал, что мне достаточно просто заставить… но я…
- Не мог, - договариваю вместо Аарона.
- Да. Не мог, - длинно выдыхает Зарецкий три коротких слова. Длинно и надсадно.
- Как все закончилось?
Аарон откидывает голову на спинку кресла, закрывает глаза.
- Плохо. Человека сожгли. Сожгли за колдовство и ведьмовство те же люди, что покупали у него травы и приходили за диким медом. На площади, как кусок мяса. Там был весь город.
- И ты разозлился.
- Да. На него и на себя, на жителей. Готов был стереть и город, и деревню, и чертов лес с лица земли. Вся та муть, все то болото, что было во мне, просто вылезло наружу. Прорвало канализацию. Нормальная ситуация, полная жопа. Полагаю, что примерно то же произошло с каждым падшим. Они начали задавать вопросы, они теряли свой свет.
Аарон чего-то не договаривает. Я чувствую это, но… не давлю. Он расскажет потом, когда будет готов. Поэтому…
- И Он низверг тебя в ад. Заставил разбираться с этим самостоятельно.
Зарецкий, опять острый и колючий, отрывает на миг голову от спинки, а потом отворачивается, опять не смотрит на меня, опять тлеют угли на дне его глаз. Дышат жаром и пламенем, пульсируют, как сердце.
- Да. В один миг я Длань Господня, а в следующий - падший червь, не способный выползти из-под земли даже чтобы сделать глоток воздуха.
- Ты все-таки выполз, - не соглашаюсь. – Вырвался.
- Ну… это как сказать. Мне иногда кажется… Всегда будут двое меня: один светлый, гордый, сильный, стоящий перед Ним, почти счастливый, а другой… падший, с обугленными крыльями, коленопреклоненный, обессиленный. Понимающий, что не спас того, кого следовало спасти. И дело было вообще не в вере.
- Ты сейчас не тот и не второй, Аарон.
- Да. Но эти двое… они все еще живы. Живее, сука, всех живых. Даже несмотря на то, что я делаю все, чтобы они оба сдохли.
Я хочу спросить о том, действительно ли верит он в то, что светлый и падший когда-нибудь умрут, но не успеваю. На столике рядом с моей чашкой кофе звонит мобильник Аарона. На экране высвечивается короткое «Бар». И я оставляю свой вопрос при себе, протягиваю высшему трубку.
Он раздумывает несколько мгновений, прежде чем ответить на звонок, всматривается в меня, и мне приходится кивнуть, почти вложить телефон в его руку.
- Да, Вэл, - со вздохом произносит Шелкопряд.
Я слышу очень тихий шум, какой-то шелест, а после и голос бармена.
- Аарон, я правда пытался, как мог, но она не уходит, требует тебя, раздражает и нервирует остальных. Несколько светлых уже ушли и…
- Кто она? – вздыхает Зарецкий.
- Стремная, как моя бывшая, злая, как ее мать. Уже второй час здесь торчит. Вокруг – чертова зона отчуждения. Даже музыканты свернулись. Такими темпами…
- Вэл, - обрывает тираду парня, Аарон.
- …у нас вообще посетителей не останется, - не слушает начальника парень. – Наверняка какую-нибудь дрянь после себя оставит. А мне разгребать потом.
- Вэл, - шипит хозяин «Безнадеги».
- Что? Я звоню тебе из сортира и совершенно не уверен, что, когда выйду, не увижу ее за дверью. Знаешь, я на такое дерьмо…
- Вэл! – еще тверже.
- Здесь ведьма из северного ковена, Аарон. И она хочет тебя. Сейчас. Немедленно.
Аарон цокает языком, снова тяжело вздыхает, закрывает на миг глаза и поднимается на ноги вместе со мной.
- Шли ее на хер до завтра и закрывайся.
- Но… - булькает сдавленно бармен. Его шок такой сильный, что, кажется, просачивается в комнату сквозь трубку, оседает тут легким туманом.
В целом, парня я понимаю. «Безнадега» никогда не закрывалась, ни разу. Открыта двадцать четыре на семь.
- У нас санитарный день, - усмехается Шелкопряд, становясь в один миг самим собой. Привычным и обычным: твердым, самоуверенным, насмешником.
- Аарон, я…
- Твою же ж мать, - снова вздыхает падший. – Ладно. Дай ей трубку.
«Прости», - произносит одними губами, а я выскальзываю из рук, в которых успела пригреться, ищу кота, потому что перестала слышать сопение.
На лежанке Вискаря нет, на кровати тоже.
- Завтра в восемь в «Безнадеге», - чеканит Зарецкий, когда я уже возле балконной двери, тянусь к занавеске. – И почему мне должно быть до этого дело?
Вискарь за занавеской, возле батареи, смотрит раздраженно и недовольно на глупую иную, потревожившую его покой.
- Ну конечно, - тянет Аарон, когда я оборачиваюсь, оставляя кота в покое. – Срать. Я. Хотел. До завтра, - и кладет трубку, убирая мобильник в карман.
- Ковен активизировался, - морщусь я, ловя взгляд снова теплых пепельных глаз.
- Да. Мне надо к Дашке, и вы с котом идете с нами. Собирайся.
Хочется прищелкнуть каблуками и козырнуть, но я только снова морщусь и растираю руки, оглядываясь. Пытаюсь понять, что взять с собой.
