Да-да-да! Потому что, пока Джеральд лежал, и возможно, что тоже с лосями на диване, Джеки, как и Вероника, убирала: оборванные шторы, обои… («Началось!» — еще пуще занервничал Андрей.) Но это правда так!
Диван наш — Ноев ковчег, живая иллюстрация к книгам Брема, истоптанный и исхоженный малышами-зверями, как леса темного юрского периода.
Диван — ясли. Диван — колыбель. Диван — причал (после тяжелого дня). И при этом на нем и пеленки, и клеенки.
Очарование от присутствия в доме животных остается, но уходит, как ведро в деревенском колодце, в глубину.
Мы редко вслух говорим о своей любви к животным, мы больше за ними убираем.
Пока косуля Луша росла, мы стелили клеенку на диван. Каждый день мы стелили клеенку на диван.
И вместе с Лушей обычно лежали на клеенке. И вымакивали Лушины лужи на клеенке.
И Андрей намекал, что когда мы искали имя нашей Луше, то упустили одну шипящую букву и надо бы поменять не оправдавшую себя «ш» на более проявившуюся «ж». Потому что не Луша она, наша Луша, а Лужа. Она — Лужа!
Нашинкованные куски поролона
Диван латан и перелатан, диван у нас трудяга. Не поднимается рука его вынести и выбросить.
Иногда малодушно выносятся лишь кресла, разодранные, и особенно рысями, в клочки. Но каждое кресло провожаем.
Не просто так вынес и забыл всех тех, кто, свернувшись калачиком, на нем вырос, болел, выздоравливал и терся о подлокотники головой, рвал, драл и натачивал когти об обивку.
И новое кресло стоит уже с мелко и крупно нашинкованными кусками поролона.
С пружинками, еще шевелящимися под игривой лапой.
Почетный наш сотрудник
Через диван прошла почти половина животных из зоопарка. Они все очень быстро мужали, и наступало время покинуть дом — диван…
Уходя во взрослую, вольерную теперь уже жизнь, спускались с крыльца лоси.
И мы могли бы уже купить новый диван, но не меняем его. Нет, нет, мы не меняем диван.
Хотя Веронике бывает неловко иногда за раскуроченный, с торчащими клочками обивки, истерзанный и покоцанный диван, который заботливо штопается ею по четыре раза в год, перетягивается. Вероника меняет и стирает чехлы на подушках, покрывало.
И Андрей возражает Веронике на намеки о капитальном ремонте дивана, что диван старожил наш и сотрудник (почетный, заслуженный сотрудник!).
Об него любовно и нежно трутся головой все звери. Об него ревниво бодаются. Упрямым лбом по обивке дивана проведут. Мимо пройдут и прижмутся к дивану, спины дугой выгнут.
Мы находили и оброненные усы на диване (пару раз), и выпавшие молочные звериные зубы (тоже, тоже пару).
Расселили по вольерам одних своих питомцев, новые уже подселились, подоспели.
Мы диван не забудем никогда и не выбросим (никогда!) из нашей жизни.
Глава девятая
Гуси и волки
Младенческий пух, ювенальное перо
У Вероники с Андреем, когда я только-только появилась в зоопарке, весной родился гусь. И мне доверили его воспитать. Гусенок маленьким у меня помещался на ладони.
Мне предстояло кормить его, поить. Это был гусь из тяжелой и крупной гусиной породы — холмогоры. (Представляешь себе луга и горы, холмы, заросшие желтым одуванчиком.)
Ты был один и вдруг уже не один, уже теперь с гусем. И вы связаны одной путеводной нитью, и надолго. И ведешь, и распутываешь эту ниточку наступившей гусиной жизни — ты.
На скорлупе яйца, из которого гусенок минуту назад вылупился, еще видны кровеносные сосуды. Кого гусенок увидит после рождения первым, того и запомнит навсегда.
Я помню первый выход гусенка на луг и первый его шаг. Младенческий пух, ювенальное перо, все это было, было.
Перелинявшие перышки гуся я собирала в альбом, как мама мои детские фотографии когда-то.
Я гордилась и восхищалась своим первым гусенком: «Каков гусь!» И волновалась, чтобы не простудился, не обидели!
Гусенок впервые нырнул, и на поверхности воды показались только пятки, его яркие и красные пятки с перепонками, и они даже не шевелились, а качались, такие треугольнички красные, как кленовые листья осенью.
Я на берегу заметалась. Он, разумеется, вынырнул. И давай хлопать по воде крыльями, плескаться. И брызг!
В дождь он не уйдет прятаться, а начнет гулять с еще большим наслаждением. Он поднимет голову выше, вот и все (чтобы град не барабанил по телу, а катился).
Капли держатся на гусиной спине, а потом стекают. И окрас становится четче и насыщенней. Каждое перышко до дождя было как будто не очень, что ли, серым, а сейчас серый цвет напитался и загустился от влаги, заиграл.
Град соскальзывает по гладкому гусиному телу, а гусь ловит и пробует каждую градинку на вкус.
А что прикажете делать тому, кто с гусем всегда рядом, — человеку?
Но зато сколько ливней пройдено нами с гусями за время совместных прогулок, сколько бурь! У общего костра, котелка. Под днищем перевернутой лодки. Это уже братство!
Над нашим домом во время перелетных сезонов часто летят гуси. Не каждому повезет оказаться и жить на их перелетном пути, а мы вот тут живем. Гусиные клинья над нами проносятся, как фуры.
А кто из вас сталкивался с такой удивительной вещью — овоскопом? Ovo — «яйцо» по-латыни, skopeo — от греческого «глядеть». А сам овоскоп — это простой деревянный ящик с лампочкой, и нужен он для проверки яиц во время процесса инкубации: что там за скорлупой, есть жизнь?
Яйцо опускают в ящик, гасят свет, в самом овоскопе при этом включают эту лампочку, и вы, как алхимик или средневековый маг, на свет яйцо глядите.
Ведется особенный дневник: «Инкубатор бытовой „Золушка“, включен 18 марта…»
А вы знаете, что есть созвездие Гусь и в звездном атласе Яна Гевелия, изданного в 1690 году, это созвездие держит в зубах другое созвездие — Лисичка?
А что гуси признаны первой одомашненной птицей на земле? И при восшествии на трон фараонов: Аменхотепа, Рамзеса, да любого! — жрецы всегда выпускали с почетом гусей в небо.
