А потом воет басовито. Красавица Ирма всегда у нас воет басовито. Посреди ночи открою дверь, кричу: «Ирма, два часа ночи! Что за дело!!!»
А как слушает волк? Он наклоняет голову то в одну сторону, а то в другую, как будто бы сравнивает, что услышит сейчас одним ухом, что другим.
Чувствует — вода подо льдом, и скребет по льду лапами, прогрызает лед. Потом берет эти льдинки в зубы и уносит. Раскладывает их, как тонкие линзы, по земле.
Копает ямы в болотцах, докапывается до замерзшей земли и до травы, до корешков каких-то, пахнущих илом или гнилью. И с наслаждением их ест.
И потом эта весенняя привычка (зимой было холодно для этого): набегаться, нагуляться, залечь в снег, покрутившись волчком перед этим, умять лежку.
Дождь побеждает снег. В лесу повсюду дымка сейчас. Оттаявшие и оттого преувеличенные немного следы. Протаяли уже почти до земли все наши с Ирмой набитые тропы в лесу.
Она находит лежки косуль, а я фотографирую помет. Все ведь красиво на земле.
Видели вчера трех косуль. И не зоопарковских, а лесных. Они пробежали над нами над оврагом.
Пилили деревья в лесу, бензин из канистры чуть-чуть выплеснулся, впитался уже в землю. Ирма это место найдет и начнет по нему с удовольствием кататься. Ей нравится валяться в солярке и бензине. Она прижимается и вжимается всем телом, вываляется так, чтоб повсюду разошлось.
Искрутится вся и извертится на месте. И вроде бы уже встала, отряхнулась. Но нет, она передумала, еще!
Потрется боками о смолистые, все в капельках свежей смолы, спилы на дровах и припудрит еще еловой хвоей.
Если ветку кто-то задел, кто до нас уже прошел, Ирма всегда возле нее остановится, изучит. Все ей любопытно, но и страшно. Даже если ветка перегородила дорогу. Волк вначале отпрянет, отшатнется, он вообще остановится заранее. Обойдет осторожно, аккуратно. Хвост (ну это все от волнения) поджат. И с того и с другого фланга все осмотрит. А пометит, вот тогда уже и не страшно, тогда и перешагнуть через ветку уже можно.
Запоминает и аккуратно обходит какую-то пеструю ленточку, привязанную грибниками на ветке, и выброшенные грибниками пакеты (в них бутылки).
Носится с весны на прогулках и накручивает по лесу круги, дышит землей и корнями. (Я ее отпускала иногда с поводка.)
И нет ее и нет. Жду. Вслушиваюсь в тишину и в каждый лесной шорох. Как падают капли в туман и дождь, как снег зимой шуршит.
И когда совсем уже так заволнуюсь за нее, она незаметно, неслышно вдруг появится.
Ирма обычно что-то вынюхивает в лесу, идет по чьему-нибудь следу, слушает птиц, подняв внимательно голову к деревьям. Сегодня с Ирмой в лесу спугнули рябчика.
В болотце она нашла чье-то гнездо. Посередине болота было деревце, а внизу почти на кочке гнездо, и Ирма утащила яйцо, аккуратно, не раздавив зубами. Но выронила по дороге в воду, яйцо упало неглубоко, Ирма попыталась достать, но только пузыри из воды пускала носом.
Зарядили дожди, и каждый листик свежий такой — у березы, у клена и у дуба. Лужи полны пыльцы, и волк весной в пыльце, пыльца по усам течет. К ногам ее налипают смолистые сережки.
Кто знает, что у тебя в кармане сейчас шерсть лося, а пуговицу недавно оторвала на прогулке волчица!
Впитываю весну, как Ирма кончиками лап землю. Вдохнешь — и теплая, нагретая солнцем шерсть волка, с запахом земли и травы, смолы. И немного, разумеется, падали.
Один раз зазевалась, не заметила, и Ирма вывалялась у меня в лисьих какашках.
С веток, если ветер осенний подует, летят капли. И Ирма сквозь рыжие осенние папоротники летит.
Клин журавлей, отраженный в очень внимательных (но без хищной заинтересованности) глазах волчицы.
Поднимем головы осенью — верхушки сосен в тумане. И иногда под ногами мотыльки, не успевшие спрятаться на зиму. Один мотылек, и довольно крупный, сел на Ирмин хвост.
В такую дождливую погоду, я обратила на это внимание, все гуси сидят, засунув клюв под крыло, а волки — спрятав кончики хвостов к носу.
А тут недавно воздух был, что ли, влажный очень, все деревья обледенели и у Ирмы каждый волосок белый-белый, не только усы и ресницы в инее, но и вся пелеринка на спине. Глажу Ирму, снимаю с усов льдинки.
Видели, как цветет у обочин волчье лыко. Видели, как плывет по озеру лодка, раздвигая веслом остатки льда.
Ирма (лето!) перелиняла. Такая сейчас худенькая! На прогулке снимаю с ее сильных худых ног комаров.
Идем по траве, череда зелеными кнопками цепляется.
Глава десятая
А не пора ли откупорить ежа?
Посередине зимы бывают теплые и даже очень бесснежные недели, когда ежи, не рассчитав верно время, просыпаются. Вылезают из нор, а бесснежная зима бесприютна, некрасива. Ежи поеживаются на унылом просторе. И заторможенных, с трудом ориентирующихся в пустынных и белесых полях ежей приносят часто нам.
Мы помогаем этим ежам-шатунам (ну а как их, бедолаг, назовешь?) вернуться назад в спячку.
Своих ежей, и среди них ежа Аркадия, еще накануне осенних морозов упаковываем. Ежи соберутся у покрытого инеем крыльца. На крыльце видны их следы.
Андрей перед упаковкой ежей на зимнюю спячку им командует (чтобы не было неразберихи, суеты): «Ежи, в зимние коробки идут в первую очередь женщины и дети!»
Мы достаем тогда наши коробки и корзины, и набиваем их сеном, и начинаем укладывать ежей, заворачивать каждого в сено отдельно, осторожно. Запеленав и укрыв, мы уносим и опускаем ежей в погреб.
Они к весне начинают активно шевелиться. Коробки с ежами стоят у нас среди зимних заготовок. Среди банок с вареньями, соленьями. «А не пора ли откупорить ежа?» — говорит Андрей каждый раз, спускаясь в погреб.
Ежи просыпаются, и теперь уже окончательно и точно. И мы выносим коробки.
Есть у нас праздник весной — день начала березового сока, и есть день пробуждения ежей. У нас много берез (и ежей) на территории.
Мы березовый сок собираем. Сок холодный. Банка, полная прозрачного сока березы. Банки, прижатые и привязанные аккуратно веревочкой к стволам.
