Двое мальчонок украдкой плескались в пруду в Студенческом парке, искоса поглядывая, не потянется ли к ним длинная рука Закона.
Но, по счастью, руки Закона поблизости не оказалось, так что они могли плескаться вволю. Потом они уселись на лестнице возле скульптурных фигур Арне Дурбана
6, изображавших как раз мальчишек, — так что их можно было принять за натурщиков, усевшихся рядом с готовым изображением.
Я расположился за столиком в «Пернилле», заказал бутылку пива и стал смотреть, как за окном струится уличная жизнь. 5-й «английский» дал мне пищу для размышлений.
Судя по наброскам разыгравшейся перед нами драмы, действующих лиц в ней было немного. Эрик ведь недаром сказал: «Морские перевозки — бизнес честный, врагов у нас нет». Я считал, что убийцу, совершившего преступление корысти ради, искать среди посторонних почти бессмысленно. Да и вообще Свен был не из тех людей, у кого есть то, что так романтически зовется «враги».
По сути, действующих лиц — раз и обчелся. Эрик, Лиза, Карен и я сам. И где-то на периферии Пребен Рингстад, да еще Уж.
Положение Лизы было скверным. Фактически именно ей была выгодна, и даже весьма, смерть Свена. Она получала в собственность половину одного из крупнейших в Норвегии пароходств и огромное личное состояние. А что я, собственно, знал о Лизе?
Что она высокая, стройная, что у нее серые глаза и морщинка над переносицей. Что ее духи напоминают запах сухой гвоздики и у нее забавная манера ошарашивать неожиданными прямыми вопросами. И еще мужской инстинкт подсказывал мне, что она очень привлекательная девушка. Не похожа она на убийцу. Но я должен был признаться самому себе, что обычно убийцы вовсе не похожи на убийц.
А на кого вообще похож убийца?
На Эрика? Достойного, надежного Эрика, честного и прямого, со всеми его недостатками и внушающей уважение самооценкой. Он сам себя назвал «богатым пролетарием». Какая выгода Эрику от смерти Свена? Он теряет компаньона, лучше которого ему никогда не найти. А Карен?
Если бы в песчаном карьере в Богстаде лежал Эрик, положение Карен было бы хуже. Но у нее вообще нет, да и никогда не было интереса к материальным благам.
Пребен Рингстад для меня загадка. И всегда был загадкой. Он выступил на сцену потому, что состоял в родстве с Карен и всегда был ее близким другом. Он так никогда и не женился. Но Карен была в него когда-то сильно влюблена и вдруг два года назад вышла за Эрика. В чем дело: она ли не захотела выйти за Пребена или он не захотел жениться на ней?
Конечно, больше всего подозрений внушал Уж, П. М. Хорге, «Советы и информация». При одной мысли о нем кровь бросалась мне в голову. Уж он-то наверняка жаждал денег, много денег.
Правда, я не мог увязать его с сюжетом драмы. Однако он в ней присутствовал — закрывать глаза на этот факт нельзя.
А я сам? Мой брат Кристиан? Мы всю жизнь дружили со Свеном и Эриком. Насчет себя я знал точно: я Свена не убивал. Кристиана деньги тоже никогда не интересовали. Он был слишком занят своей наукой и красивыми девушками.
Я заказал еще одну бутылку пива.
Я заметил, что мысли мои работают только в одном направлении. 5-й «английский» решил, что убийство было совершено из-за денег. «Из-за денег или из-за любви», — сказал Пер со второй парты. И мы остановились на деньгах.
Мои мысли зашли в тупик. Я не мог сдвинуться с места. И все время меня не покидало странное чувство, что где-то рядом, совсем рядом, есть что-то, что я должен вспомнить.
Я сдался. Расплатился за пиво, сунул под мышку коричневый портфель и пошел домой. Днем меня ждали к обеду Карен и Эрик.
Еще не отперев входную дверь, я услышал в квартире телефонный звонок. Звонила моя мать.
— Мартин, сынок, я хотела попросить тебя оказать мне услугу.
Меня рывком возвратили к действительности.
— Слушаю, — сказал я. — Какую?
— Пойди, пожалуйста, на аукцион в доме покойного консула Халворсена. Сделай это ради меня. Я терпеть не могу аукционов.
— А я не слышал, что там будет аукцион.
— Обязательно будет. Его русские изумруды меня, конечно, не интересуют. Можешь ты объяснить мне, зачем старому холостяку нужны изумрудные украшения?
— Не могу.
— Но меня интересует маленькая картина, которая висела в его гостиной справа от камина. Голубой Боннар.
— У Боннара все работы голубые, — сказал я раздраженно.
— Не придирайся, мой мальчик. Сделаешь это для меня?
— Сделаю.
— У тебя все в порядке, ты хорошо питаешься?
— Да, спасибо.
— Будь здоров. Когда увидишь Кристиана, передай ему привет. До свиданья, сынок.
— До свиданья, мама.
Я пошел пешком по Драмменсвайен, потом свернул на Мадсерюд-Алле.
От этой улицы веет элегантным спокойствием, и, однако, в ней таится напряжение. Мадсерюд-Алле изгибается ровно настолько, чтобы ты никогда не мог увидеть сразу большой отрезок улицы, и тебя волнует, что же прячется там, куда глазу мешает проникнуть ее изгиб.
Свен и Эрик жили в домах под номерами 275 и 277. Вернее, Свен уже больше там не жил. Дом номер 275 был пуст, Лиза не захотела в него переехать, она поселилась у Карен и Эрика.
Я уже несколько раз в последние дни обедал у Карен по ее приглашению. Нельзя сказать, что это были приятные трапезы и разговоры. Но мне казалось, что Карен нуждается во мне, да и все мы, участники этой драмы, ощущали потребность быть вместе. Мысленно я часто сравнивал нас с потерпевшими кораблекрушение — горсточка людей на плоту, отрезанных от мира и объединенных общим горем, страхом, неуверенностью.
На обеде каждый раз присутствовал Пребен Рингстад. Хотя я и не любил его, его присутствие в каком-то смысле немного отвлекало. Его наглость, самоуверенность, высокомерное пренебрежение чужими мнениями и взглядами все время напоминали мне о том, что Кристиан сказал о его ущемлённости, о том, что Пребен во всем был и остался «почти».
Кристиан сказал также, что Пребен недурной пианист. Тут я с моим братом был не согласен. По-моему, Пребен был просто замечательным пианистом. Конечно, он всегда пижонил, независимо от того, играл он Глюка или Хачатуряна, и все-таки играл он замечательно.
Пребен меня раздражал, но в то же время я должен был признать, что музыка умиротворяла наши издерганные нервы.
«Музыка — это морфий проклятых», — сказал Фрейд. Может, «проклятые» сказано слишком сильно, но так или иначе в эти дни на исходе лета, в дни после смерти Свена, мы были кучкой глубоко несчастных людей.
Когда я пришел, Карен сидела с книгой в саду. Просто видеть ее, любоваться ее тихим, веющим прохладой обликом было бальзамом для моей души. Она была оазисом, возле которого можно отдохнуть от трезвых рассуждений 5-го «английского».
