Перед моими глазами все время стоял желтый трамвайный билет.
Конечно, Свен мог найти билет на трассе для гольфа и подобрать его из вошедшей в плоть и кровь каждого игрока приверженности к порядку.
Но я в это не верил. Я был совершенно убежден, что в пятницу 8 августа в начале десятого Свен купил билет в Энербаккене.
Были ли у меня основания для такой уверенности? Были, и очень веские. Ведь кто-то же убил Свена. А трамвайный билет был в известном смысле так же несовместим с образом Свена, как и то, что его убили. Вот почему моя лишенная фантазии голова упорно связывала два эти факта.
Конечно, я мог бы спросить Карен и Эрика. Я мог бы спросить Лизу. Спросить, живет ли кто-нибудь из знакомых Свена в районе Энербаккена или известно ли им, что Свен ездил в этот район. Но спрашивать я не решался. Мне казалось, что столь важную улику нельзя подвергать риску необдуманных рассказов. Желтый трамвайный билет был ключиком — где-то существовала дверь, которую им можно было открыть, а за этой дверью я рассчитывал найти человека, который расскажет мне, почему Свена убили.
Выйдя от Карла Юргена, я в среду и весь четверг до позднего вечера просидел на городских скамейках. Я так и не пришел ни к какому выводу — мысли мои вращались по кругу. Впечатлений было слишком много, и они были слишком непривычны и слишком горестны.
Они лишали меня возможности рассуждать логически.
Утром в пятницу небо нахмурилось и затянулось облаками. Я отправился в парк Фрогнер и уселся на одну из бесчисленных скамеек, установленных здесь главным городским садовником. И начал размышлять сначала.
Билет продан на остановке в Энербаккене, на маршруте по направлению от центра.
Но Свен ведь не мог сразу оказаться в Энербаккене, он должен был туда приехать; вероятно, он приехал на своей вишневой машине. Потом вышел из машины и по той или иной причине сел на трамвай, ведущий от Энербаккена дальше в сторону от центра. Или же он проехал чуть дальше Энербаккена, поставил машину и, побывав там, где ему было нужно, вернулся в Энербаккен, здесь сел на трамвай и поехал за своей машиной.
Но почему Свен сел на трамвай? Почему, почему? Причина могла быть одна: он не хотел, чтобы тот, кто следит за ним, знал, что у него есть машина.
Но всем известно, что у судовладельца Свена Холм-Свенсена не одна, а по крайней мере две машины.
Эта мысль вдруг навела меня на след. Нет, о том, что у Свена две машины, известно не всем. О двух машинах знали только те, кто был знаком со Свеном или знал, кто он. Для всех остальных Свен был незнакомец — сутуловатый, широкоплечий незнакомец.
Мужчина в ковбойке и в старых серых брюках. Тех самых брюках, в карман которых он сунул трамвайный билет.
Я сел в свою машину и поехал через весь город в сторону Энербаккена, все время держась трамвайного маршрута. Рельсы шли круто вверх к остановке в Энербаккене. Но я проехал мимо — мимо потому, что билет указывал направление от центра. Я пытался представить себе, что я Свен и хочу оставить свою вишневую машину в более или менее подходящем для этого месте. Проехав два квартала, я увидел слева тихую боковую улочку, свернул в нее и припарковался. Здесь стояло очень много машин — у маленькой улочки был именно такой мирный вид, о каком мечтает всякий водитель, желающий поставить свою машину. Но было здесь и кое-что другое. Большая ватага мальчишек, занятых игрой.
Я вышел из машины.
Мальчишкам было лет по десять-двенадцать. Отлично. Дети — моя специальность. Правда, эти маловаты, а впрочем, мальчишки остаются мальчишками в любом возрасте.
— Ребята, моя машина здесь будет в сохранности? — спросил я.
Они уставились на меня.
— Где придется машину оставлять нельзя: ее вмиг изуродуют. Но здесь, поскольку вы тут рядом, я надеюсь, с ней ничего не случится.
То что я воззвал к их благородным чувствам, немедля оказало свое действие.
— Ладно, не беспокойся, мы за ней приглядим. Здесь многие паркуются.
— А вы не видели здесь вишневого «ягуара»?
— Как же, видели! — хором ответили пять или шесть голосов.
Я не верил своим ушам. Слишком велика была удача.
— К-к-когда? — кажется, я начал заикаться.
— Первый раз в пятницу две недели назад. — Тот, что явно был вожаком, говорил коротко и четко. — А второй раз в прошлую пятницу. Оба раза он приезжал в восемь вечера. Шикарная машина. За ней мы тоже следили, чтобы ее не изукрасили. На этой улице можешь спокойно парковаться.
— А как это вы так точно все запомнили? И день, и час?
— А Вильям как раз по пятницам моется. И мать у него такая зануда насчет времени, ей всегда чтобы минута в минуту. По ней часы можно проверять. Вообще-то ему разрешают гулять до девяти, но в пятницу надо в восемь быть дома как штык. Чтобы мыться.
Все уставились на Вильяма. А он, бедняга, готов был сквозь землю провалиться оттого, что его уличили в такой неслыханной чистоплотности.
— Чистоплотность похвальное качество, — заметил я.
— Вообще-то да! — Предводитель подумал. — А этот «ягуар», его что, спер… угнали?
— Нет, на нем приезжал его владелец. У нас с ним тут. у нас тут неподалеку старая тетка живет. Он ведь по этой улице шел, правда?
— Вот по этой самой. — И они ткнули пальцами.
Значит, как я и думал с самого начала, Свен побывал в Энербаккене. А вовсе не нашел и не подобрал трамвайный билет на трассе для гольфа.
И он не просто побывал здесь — я узнал, что он приезжал сюда дважды, узнал даже, в котором часу.
Я шел и мысленно благодарил мать Вильяма за то, что она «такая зануда насчет времени».
До остановки трамвая в Энербаккене было всего два квартала. Стало быть, Свен сел в трамвай не для удобства. Он мог за пять минут пройти эти два квартала до того места, где оставил машину.
Он хотел быть анонимом. Аноним в ковбойке и серых брюках, и тот, кто следил за ним, увидел бы только, как он садится в трамвай.
Я встал на трамвайной остановке в Энербаккене. Под мышкой у меня была коричневая папка-портфель, с которой я обыкновенно хожу в школу. На человеке с коричневым портфелем под мышкой всегда лежит внушающая доверие печать трудяги. Правда, кто его знает, что лежит в портфеле. Как правило, это бутерброды с сыром. Но бывают и образцы товаров.
Именно то, что надо, когда собираешься, как я, обследовать все дома, выходящие окнами на остановку трамвая.
Вокруг остановки располагались шесть или семь многоквартирных домов с магазинами на нижних этажах. Унылые серовато-коричневые здания, построенные, вероятно, в годы между Первой и Второй мировой войной. Я начал с магазинов. Самые что ни на есть заурядные лавчонки. Некоторые я осмотрел снаружи, в некоторые заглянул.
Молоко и деликатесные продукты. Химчистка. Фрукты и табак. Готовое платье. Рыба и дичь Энербаккена.
