Сесил зачитал уточненную версию ее речи палате общин в их зале; ответом было молчание. Членов палаты речь не впечатлила, и практически сразу послышались призывы подать королеве новую петицию о вступлении в брак. Королева потребовала вызвать спикера и велела ему уведомить парламент о том, что «более разговоров на эту тему быть не должно». Когда они выразили ей возмущение по поводу вмешательства в их «законные привилегии», она мудро поддалась. Но это ни в коей степени не могло быть названо триумфом. В конце сессии, в январе 1567 года, Елизавета поднялась с трона и произнесла заключительную речь. Уже начало смеркаться. «В этом собрании мне довелось, — сказала она, — узреть такое лицемерие — притом что я всегда выступала за откровенность, — что я диву даюсь. Да, два лица под одним колпаком, а тело гниет». Она закончила речь словами: «Будьте осторожны, испытывая терпение своего монарха, как вы сейчас испытали мое… Лорд-хранитель, прошу исполнить мой наказ».
В приглушенном свете было видно, как лорд-храни-тель печати поднялся на ноги. «Ее королевское величество распускает этот парламент. Прошу каждого благосклонно удалиться». Елизавета поднялась на королевский баркас и вернулась во дворец. Парламент не созывался следующие четыре года. Как отмечал Сесил, «вопрос порядка престолонаследия открыт, заключения брака не ожидается, из этого проистекают опасности, общая дезориентировка».
Несколько отступая от темы, можно отметить, что именно тогда в Англии появились первые кареты. Джон Тейлор, известный «водный поэт»
[71], считал, что они были привезены в Англию королевским кучером, голландцем Уильямом Бунером. «Карета, — писал он, — была в те дни странным чудовищем, и ее вид приводил и лошадей, и пешеходов в изумление. Некоторые полагали, что это — привезенный из Китая панцирь краба, другие считали ее одним из языческих храмов, в которых людоеды поклонялись дьяволу. Вскоре начались протесты по поводу нехватки кожи, которая активно использовалась при изготовлении карет». Так, в 1560-е годы наиболее излюбленными темами разговоров у жителей Лондона были чудовищная повозка и свадьба королевы.
30. Весенние обряды
Испортив одновременно отношения с женой и с шотландской аристократией, Генри Стюарт, лорд Дарнли, имел веские основания покинуть Шотландию; он рассуждал о побеге в Англию, хотя вряд ли его ждал радушный прием при дворе Елизаветы. Она отказывалась признать его королем Шотландии, а он самообольщался настолько, что верил в законность своих претензий на английский престол. После благополучного рождения сына Мария отвернулась от него, считая, что на нем лежит ответственность за убийство ее итальянского секретаря. Мария не ужинала и не спала с ним, а однажды, согласно английскому послу в Шотландии, «выразилась словами, кои негоже ради пристойности и чести королевы здесь докладывать».
В начале 1567 года из надежных источников Мария узнала, что Дарнли планирует похитить их сына и править страной от его имени в качестве регента; саму королеву предполагалось заточить в охраняемом замке. Необходимо было установить наблюдение за всеми его передвижениями и встречами. Когда он заболел — возможно, от очередного рецидива сифилиса, — она навещала его больничные покои и оставалась при нем следующие два или три дня. В конце января она привезла его в Эдинбург на конных носилках.
На этом этапе появилось новое действующее лицо — Джеймс, четвертый граф Босуэлл. В двадцать один год он стал лейтенантом границы и служил матери Марии во время ее регентства в Шотландии. Он был одним из вельмож, сопровождавших только что овдовевшую Марию в ее путешествии из Парижа; вскоре молодая королева обратила на него внимание. Он уже стал одним из ее главных советников и в своей антипатии к Дарнли не уступал королеве.
Босуэлл принадлежал к небольшому кругу придворных, планировавших навсегда избавиться от Дарнли, и его члены заключили между собой соглашение или договор. Впоследствии этот документ был воспроизведен в труде Роберта Питкерна «Древние уголовные процессы Шотландии» (1833). Заговорщики заявляли, что «такой неопытный глупец и высокомерный тиран [как король] не должен править ими — следовательно, по целому ряду причин все они заключили, что его необходимо удалить [убить] тем или иным способом»; они поклялись в верности друг другу и пообещали разделить вину за убийство. Доподлинно неизвестно, знала ли об этом королева Шотландии, хотя ее единокровный брат был в курсе готовящегося заговора. Впоследствии она утверждала, что приказала им не предпринимать ничего, что «способно запятнать ее честь и совесть». Однако даже если Мария и не дала согласия на эти предложения, она, по ее признанию, выслушала будущих убийц ее мужа без сильных возражений. Она могла обвинить их в измене, однако предпочла хранить молчание.
По мере того как Мария и Дарнли приближались к Эдинбургу, им навстречу выехал Босуэлл. Они собирались остановиться в замке Крейгмиллар, однако граф направил их в новую резиденцию — дом провоста церкви Святой Марии, известный как Керк-оф-Филд или Керк-о’Филд. Комнаты Дарнли с пышным убранством, достойным короля, располагались в западном крыле здания. Именно там Мария дежурила у постели выздоравливающего мужа. Она не ночевала в доме, а по вечерам удалялась в более роскошную обстановку дворца Холируд. Известно, что ее апартаменты, расположенные прямо под покоями мужа, были готовы через несколько дней, и она с особым вниманием подошла к расположению кровати. «Передвиньте ее вот туда, — приказала она своему камердинеру, — на другую сторону». Она осталась там на ночь в среду 5 февраля и в пятницу 7 февраля. Как твердили более поздние слухи, это была часть ее замысла, чтобы народ стал подозревать, будто она сама являлась мишенью заговорщиков.
В субботу вечером, примерно в десять часов, двое или трое мужчин притащили несколько мешков с порохом в комнату Марии в Керк-о’Филд. Сама Мария вместе с мужем находилась в покоях этажом выше, и в этот момент спохватилась, что намеревалась посетить маскарадный бал в Холируде. Покидая комнату, она, словно вспомнив задним числом, сказала: «А Риччо убили как раз в этот день в том году». Дарнли повернулся к камергеру и спросил: «Почему она вдруг заговорила об убийстве Дэйви?»
В два часа ночи в понедельник по всему Эдинбургу пронесся оглушительный грохот. Дом старого провоста Керк-о’Филд лежал в руинах. Дарнли не погиб при взрыве. Его тело вместе с телом его пажа обнаружили примерно в 40 метрах от дома под деревом, по ту сторону городской стены, без «каких-либо признаков ожогов». Неподалеку от них обнаружились стул, веревка и меховая мантия Дарнли. Нашелся и кинжал, ни на одной из жертв не было следов ранений.
Последние минуты их жизни до сих пор остаются неразгаданной тайной. Возможно, их задушили во сне; возможно, их преследовали и расправились с ними в саду. Или они выбрались наружу из окна на втором этаже, обнаружив, что двери их комнаты заперты, и тотчас угодили в руки к убийцам, которые и лишили их жизни рядом с местом взрыва. Через несколько часов после взрыва к дверям городского магистрата в Эдинбурге приколотили плакаты, обвинявшие Босуэлла и его сообщников в преступлении. О неприязни Босуэлла к Дарнли знали все. Два дня спустя Мария обнародовала прокламацию, в которой предлагала две тысячи фунтов стерлингов за улики против убийц ее мужа. Однако она прекрасно осознавала, что имя Босуэлла у всех на устах. Его портреты были развешаны по городским воротам и стенам с подписью «Вот убийца короля».
