13 мая небольшая армия Марии потерпела поражение под Лэнгсайд-Хилл возле Глазго; королева наблюдала за исходом сражения со склона холма, расположенного в километре от поля битвы, и приняла решение спасаться бегством. Ей грозила постоянная опасность ареста и даже смерти; в отчаянии она пересекла Солуэй и достигла Англии, поспешив укрыться в безопасности замка Карлайл. Теперь она находилась в королевстве Елизаветы. Если Елизавета откажется принять ее, она хотя бы даст Марии беспрепятственно уехать во Францию. «Я боюсь, — писал архиепископ Кентерберийский, — что наша добрая королева схватила волка за уши». Фраза имела дополнительный смысл: беглого преступника называли «волчьей головой, которую волен отрубить любой».
В письме Елизавете Мария изливала свой гнев на мятежников, которых, судя по ее словам, негласно поддерживала английская правящая верхушка. Мария намекала, что имеет друзей и союзников повсюду, которые явятся к ней на помощь; вполне ясно, что она ссылалась на католических монархов Франции и Испании. Вмешательству этих стран в дела Шотландии необходимо было воспрепятствовать любыми силами. Елизавета уже написала Марии, что «те, в чьем луке две тетивы, возможно, стреляют дальше, однако они редко попадают в цель».
Так что же оставалось делать с Марией? Поначалу Елизавета подумывала пригласить ее к английскому двору, однако ее быстро разубедили. Это способствовало бы росту влияния Марии, а ее присутствие в Уайтхолле и Гринвиче существенно укрепили бы ее претензии на английский престол. Вельможи-католики и без того уже услуживали и любезничали с Марией, и казалось вероятным, что вокруг нее может сформироваться католическая партия. Да и шотландские вельможи не отнеслись бы благосклонно к поддержке, оказываемой Елизаветой их опальной королеве; это могло вынудить их отправиться за помощью во Францию, с младенцем-королем в качестве награды. Саму Марию ни под каким предлогом нельзя пускать во Францию, где ее появление может повлечь нескончаемые беспорядки.
Таким образом, шотландская королева продолжила жить в почетном заточении. Из Карлайла ее перевели в замок Болтон в Северном Йоркшире. Сначала она дерзко заявила, что ее придется тащить туда силой, однако после множества гневных сцен и демонстративных протестов она в конце концов согласилась на переезд. В этой связи вышел приказ об учреждении комиссии по расследованию событий, касавшихся убийства Дарнли. Сама Елизавета намеревалась стать основным судьей и посредником в этом процессе. Если невиновность Марии докажут, то теоретически ее следует немедленно восстановить на престоле. Если ее признают виновной, Елизавета не сможет принять ее назад. «О сударыня! — писала Елизавета. — В мире нет ни одного существа, более жаждущего услышать вашу оправдательную речь, чем я; никого, кто с большей радостью внимал бы всем ответам, которые защитят вашу честь». Впрочем, она добавила важную оговорку: «Однако я не могу жертвовать своей репутацией ради спасения Вашей». Елизавета отправила своих советников в Йорк с поручением достичь соглашения между Марией, Елизаветой и сторонниками короля Якова для последующего возвращения Марии. Тогда Елизавета предстала бы в образе великодушной исцелительницы шотландского недуга. Однако события стали развиваться не по плану.
Елизавета летом 1568 года отправилась в странствование. Оно представляло собой длительное путешествие по более доступным графствам Англии, во время которого королева благосклонно соглашалась воспользоваться гостеприимством наиболее видных аристократов, чьи большие особняки встречались на ее пути. Для них эти визиты служили прибыльным бизнесом; ей предоставлялась возможность пожить более скромной жизнью и в то же время показать себя избранным лицам. Это было сложноорганизованное и обременительное мероприятие: одна лишь королевская поклажа разместилась на четырехстах повозках. В пути королеву сопровождали около пятисот придворных и слуг.
Иногда Елизавета путешествовала в новомодной королевской карете, хотя два года назад она получила несколько синяков и ушибов, когда возница погнал лошадей сломя голову. Однако чаще всего она ехала верхом или сидела в открытом паланкине, который несли слуги, а по пути ее приветствовали подданные, выкрикивая: «Да хранит Господь ваше величество!», в то время как она отвечала: «Да хранит Господь мой народ!» Время от времени она останавливала процессию, чтобы какой-нибудь из просителей мог подать прошение или даже поговорить с ней. «Останови свою повозку, — окликнул ее возничего сержант Бэндлоус из Хантингдоншира, — останови свою повозку, чтобы я мог побеседовать с королевой!» Елизавета рассмеялась и выслушала подданного; затем она протянула ему свою руку для поцелуя.
Так продолжалось путешествие. Испанский посол докладывал, что во время летнего странствования «ее повсюду встречали приветственными возгласами и радушием». Она отметила ту любовь и расположение к ней, которые демонстрировали подданные, в то время как ее соседи (не называя имен) «находятся в столь бедственном положении». Если и существовала опасность убийства, то в Елизавете ничто не выдавало страха; она даже принимала пищу и напитки, не дожидаясь, пока слуга-отведыватель продегустирует их на случай отравления.
Города, встречавшиеся по пути, тщательно вычистили и выкрасили свежей краской, а всех бродяг и других неблаговидных лиц убрали подальше от глаз. Было принято дарить королеве серебряный кубок, предпочтительно с монетами, который она с радостью принимала. Ее реплики записывались для будущих поколений. «Подойди сюда, маленький регистратор, — обратилась Елизавета к регистратору из Уорика, — мне сказали, что ты будешь бояться взглянуть на меня или говорить прямосердечно; но я боялась тебя даже больше, чем ты меня». Школьный учитель из Нориджа, казалось, нервничал перед тем, как обратиться к ней на латыни. «Не бойся», — приободрила его Елизавета. По завершении его речи она призналась, что «лучше ничего в жизни не слышала, вот тебе моя рука». Покидая Норидж, она заявила: «Я никогда не забуду Норидж, — и, оставив город позади, прокричала: — Прощай, Норидж!»
Один из ораторов в Кембридже перечислял ее добродетели, на что королева скромно покачала головой, закусила губу и выступила с кратким опровержением. Затем он принялся восхвалять ее невинность. «Да пребудет впредь благословение Божье в сердце твоем!» — воскликнула она. За свое сорокачетырехлетнее правление Елизавета предприняла более двадцати подобных церемониальных путешествий и, когда в возрасте шестидесяти семи лет она собралась отправиться в очередное, некоторые из более пожилых придворных зароптали, на что она безапелляционно ответила: «Старые остаются, а молодые и крепкие здоровьем идут со мной». Впрочем, она никогда не отваживалась заехать слишком далеко, ограничиваясь в своих поездках теми областями, которые в XIX веке стали называть «Ближними графствами»; она никогда не путешествовала по северу или юго-западу.
Расследование по делу Марии началось в Йорке в начале октября 1568 года. Елизавета назначила Томаса Говарда, четвертого герцога Норфолка, главным полномочным представителем от Англии; считалось, что Говард, который, по слухам, придерживался прокатолических взглядов, специально отправлен в Йорк для содействия Марии. Однако в лице герцога Норфолка она нашла не только союзника; она нашла возможного мужа. Норфолк, трижды вдовец в молодом возрасте тридцати двух лет, вновь стал открыт для женитьбы. Виднейший английский дворянин, он как нельзя лучше подходил для этой роли. Если бы королева Шотландии сочеталась с ним браком, ее восшествие на английский престол представлялось бы легким и почти неизбежным. По всей видимости, сам Норфолк вместе с некоторыми своими союзниками рассматривал такую возможность еще до своей поездки в Йорк. Можно обоснованно предполагать, впрочем, что Елизавета, в свою очередь, даже не подозревала о существовании подобного плана.
