Королева настолько была довольна произнесенной речью, что отправила ее экземпляр своему крестному сыну Джону Харрингтону вместе с сопроводительным письмом. «Мальчик мой, — написала она, — я велела парламентскому секретарю записать для тебя мои скромные слова, ведь пока таких за малостью лет не допускают в парламент… дабы ты, возможно, в будущем из оных какую пользу извлек для себя, когда память о твоей крестной матушке останется в прошлом». Ее понимание важнейших государственных дел весьма скоро подверглось серьезным испытаниям.
33. Лягушатник
К концу 1576 года в Нидерландах разбушевалась так называемая испанская ярость, когда многие из не получающих жалованье испанских солдат взбунтовались против своего начальства; последствием стала кровавая резня гражданского населения, в одном лишь Антверпене было убито восемь тысяч человек. Город так никогда и не вернул себе прежнее влияние. Произвол, учиненный солдатами, глубоко возмутил население Нидерландов, которые включали на тот момент территории современных Голландии и Бельгии, и даже католические провинции объединились с мятежными провинциями Голландии и Зеландии в твердой решимости ограничить власть своих испанских владык. Результатом стало Гентское умиротворение, подписанное всего через четыре дня после погромов; новый правитель дон Хуан Австрийский, младший единокровный брат Филиппа II, с крайней неохотой принял эти предложения, одним из условий которых было требование вывода из страны всего испанского войска. Теперь у нидерландских провинций существовал единый фронт, ратифицированный Брюссельским союзом 1577 года.
Елизавета вновь погрузилась в пучину сомнений. Сэр Уолтер Рэли сказал как-то о ней, что она «все делает наполовину». Несмотря на это, английская история тогда вступила в период мирного времени. Он продолжался двадцать шесть лет, с 1559 по 1585 год, и, как однажды канцлер казначейства сэр Уолтер Майлдмей сказал палате общин, «у нас на родине все спокойно, и чужие треволнения до наших границ не доходят». Впрочем, предостерегая от излишней самоуверенности, он добавил: «Мы должны своевременно обезопасить себя от любой бури, которая может разразиться у нас или за рубежом». Так зачем тогда королеве рисковать поднятием «бури», вмешиваясь в дела Испанских Нидерландов непосредственно или оказывая им военное содействие?
Елизавета отправила 20 тысяч фунтов стерлингов в Нидерланды и договорилась об отправке такой же суммы позднее, при условии полной выплаты долга в течение восьми месяцев; испанцам она объяснила свои действия тем, что просто выделила средства для покрытия задолженностей по выплате зарплат испанским солдатам. К лету 1577 года армия оккупантов уже была на пути домой. Однако в начале 1578 года все резко изменилось. Армия Нидерландов потерпела сокрушительное поражение в битве при Жамблу, когда войска дона Хуана хлынули через границу обратно в страну. Соединенные провинции уповали на Елизавету в надежде на столь необходимую помощь, однако их чаяния оказались тщетными. Королева не пошевелила и пальцем.
«Если ее величество ничего не предпримет прямо сейчас, — писал ее посол через неделю после поражения, — то, по мнению мудрейших подданных, это повлечет за собой опасные перемены». Прошел еще один месяц без каких-либо намеков на действия со стороны Елизаветы. Ходили слухи, что она собирается отправить армию под началом графа Лестера для борьбы с испанцами, однако то был лишь ложный оптимизм протестантов. Посол вновь писал, что «нерешительность безжалостна и постыдна. Если она скажет нет, то ей не удастся избежать гнева папистов. Если скажет да, она сможет сохранить свои значительные преимущества в войне; но она должна безотлагательно выбрать одно из двух». Для Елизаветы — больше, чем для кого бы то ни было, — подобный совет был настолько же бесполезен, насколько неприятен. Вместо армии она отправила дополнительные 20 тысяч фунтов стерлингов с условием своевременной компенсации. Один из современников, Уильям Кэмден, писал: «И так сидела она, подобно героической правительнице и арбитру меж испанцев, французов и голландцев; а потому вполне могла произнести фразу, некогда сказанную ее отцом, cui adhaereo praeest, или „тот, на чьей я стороне, одержит победу“. И некто совершенно справедливо написал, что Франция и Испания суть весы, измеряющие равновесие сил в Европе, а Англия суть стрелка весов, удерживающая это равновесие».
Влияние Елизаветы на Францию упрочилось еще больше благодаря новому раунду матримониальных переговоров, когда в очередной раз она привлекла внимание герцога Франциска (Франсуа) Анжуйского. Он был невезучим юношей, носившим тогда титул герцога Алансонского. Слухи о его личных пристрастиях стали предметом множества шуток при английском дворе; его лицо покрывали шрамы от оспы, а на спине имелось небольшое искривление, которое опровергало его прозвище Геркулес. Он был на двадцать один год младше английской королевы, что могло сделать саму Елизавету объектом насмешек. В подобных малообещающих обстоятельствах и начались переговоры о браке. Решительности Елизавете также, возможно, прибавила новость о том, что ее фаворит, граф Лестер, повторно женился. Весной 1578 года он сочетался браком с графиней Эссекс в ходе тайной церемонии, состоявшейся в Кенилворте; говорили, что он «грезил свадьбой» и купил для жены особняк в Уонстеде в графстве Эссекс, чтобы видеться с ней вдали от любопытных глаз.
После этого Лестер прибыл в Лондон, но сказался больным, чтобы не посещать двор. Однако королеве довольно скоро доложили о его приезде. Как сообщал испанский посол, 28 апреля, прогуливаясь по королевскому саду, Елизавета обнаружила оставленное возле двери письмо. Прочитав его, она немедленно отправилась в Лестер-Хаус и пробыла там до десяти часов вечера. Возможно, что Лестер написал письмо в надежде избежать королевского гнева. Впрочем, это могла быть чья-то анонимная кляуза на его свадьбу. Независимо от причины, результат был одинаков. Поговаривали, что королева хотела отправить Лестера в лондонский Тауэр, но потом сменила гнев на милость. Так или иначе, в следующем месяце она возобновила переговоры о браке с молодым герцогом.
Французы с подозрением отнеслись к побуждениям Елизаветы. Возможно, она хотела лишь помешать герцогу Анжуйскому заключить потенциальный союз с мятежниками в Нидерландах. Франциск был одержим жаждой воинской славы, и перспектива заполучить английскую корону представлялась единственным способом отвлечь его внимание. Вместе Франция и Англия могли бы обрести достаточное влияние, чтобы восстановить мир между Испанией и мятежниками. По этой причине французский двор тщательно взвешивал каждый свой шаг. Король Франции считал, что за предложением англичан скорее стоит искусная махинация, нежели искреннее желание. Сам герцог Анжуйский требовал расторопности и быстрых решений. С французскими послами королева была ласкова, если не сказать кокетлива; она даже притворилась, что не знает о разнице в возрасте между ней и юным герцогом. Она бы относилась к нему не только как к мужу, но и как к сыну. Никто доподлинно не знал, сколько искренности было в льстивых речах королевы; возможно, она сама сомневалась в собственных намерениях.
Отличительной особенностью летнего путешествия Елизаветы в 1578 году стала полная неразбериха. В мае докладывали, что «ее величество отправится в путешествие в Норфолк в этом году, однако никаких точных решений еще не принято». Лестер переживал, что его близкий друг лорд Норт не успеет «подготовить к приезду королевы свой дом, как велит его долг и доброе имя»; тем не менее на замок Кертлинг-Тауэр в окрестностях Ньюмаркета навели новый блеск по такому важному случаю. Спешно пришлось построить новую гостиницу, чтобы разместить многочисленную свиту королевы.
