Берли пошел еще дальше в попытках гарантировать протестантское престолонаследие. Он составил документ, согласно которому в случае кончины королевы следовало созвать Большой совет. Этот совет играл бы роль руководящего органа и одновременно созвал бы парламент для обсуждения порядка наследования; выбор целиком протестантского, без единого католика, парламента не вызывал никаких сомнений. «Правительство королевства продолжит функционировать, как и прежде, — писал Берли в меморандуме, — однако определенного периода межцарствия [междувластия] не избежать». Заявления главного министра вызвали у королевы возмущение. Вмешиваться в подобные дела и подвергать сомнению принцип наследственного правления было непростительной оплошностью с его стороны. Умышление на жизнь королевы само по себе уже приравнивалось к государственной измене. Ей, возможно, казалось, что ее облепил целый рой подданных с одинаковыми религиозными и идеологическими убеждениями. По этой причине она предпочитала давать аудиенции своим советникам лично или по два-три человека. Возможно, что именно в силу этого обстоятельства она зачастую прислушивалась к иностранным послам более внимательно, чем к собственным подданным. Эта новая обстановка, вероятно, поможет пролить свет на позднейший период ее правления.
На парламентской сессии в ноябре 1584 года царило возбуждение. Парламентарии окончательно утвердили положения «Обязательства о содействии» принятием Закона о безопасности королевы. Порядок действий на случай «междувластия» обошли вниманием, и, вероятно, категорическое неудовольствие Елизаветы пресекло дальнейшее обсуждение вопроса. Значимость «Обязательства о содействии» стала особенно очевидной в начале 1585 года с раскрытием очередного заговора против королевы, устроенного ловким двойным агентом Уильямом Парри, который изначально играл роль шпиона среди английских католиков. Вместо этого он восстал против собственной госпожи и однажды спрятался в саду Ричмондского дворца, поджидая ее прихода; когда же она наконец появилась, он был настолько поражен ее величием, что отказался от злодеяния. Это одна из историй. Согласно другой, Парри добился аудиенции с королевой и пришел к ней со спрятанным под рубашкой ножом. Однако и в этот раз у него не хватило духу.
Несмотря на это, Парри арестовали, и Уолсингем устроил ему допрос. Его заключили в Тауэр, откуда затем отправили на эшафот. «Все тело пробирает дрожь, — писал один из членов парламента после его ареста, — как подумаю, что мы могли потерять сие драгоценнейшее сокровище [Елизавету]». Парри написал признание королеве, которое оканчивалось на чувствительной ноте: «Прощайте же, милосерднейшая, благонравнейшая и достойнейшая королева, что когда-либо правила Англией. Не забывайте о несчастном Парри, низвергнутом вашей державной рукой. Упреждайте ошибки сии в прочих слугах ваших, ибо мне искупленья нет, ежели только ваше величество не проявит особое великодушие, на что не смею надеяться. И последнее, благородная леди, не обходите милостью ваших послушных католиков. Ибо худого я не молвлю».
Члены парламента внесли в «Обязательство о содействии» одну значительную поправку; по приказу самой Елизаветы они недвусмысленным образом освобождали Якова, сына Марии, от угрозы репрессий. В то время королева начала переговоры с молодым человеком в связи с возможностью признания его Яковом VI, законным королем Шотландии. Это, помимо прочего, подразумевало, что у него появятся определенные претензии на английский престол в случае ее смерти. Разумеется, Яков уже унаследовал корону Шотландии — еще в возрасте тринадцати месяцев, когда трон перешел к нему после вынужденного отречения от престола его матери. Однако официальное признание титула Елизаветой значительно бы упрочило его положение. Да и самой королеве не помешала бы поддержка протестантского монарха в случае вторжения или махинаций со стороны Испании.
Яков отправил послание матери, в котором убеждал ее, что она всегда будет чествоваться как «королева-мать». Марию эти слова привели в бешенство. «Прошу не забывать, — написала она в ответ, — что я — твоя истинная и единственная королева. Не смей оскорблять меня впредь, называя королевой-матерью… у Шотландии нет другого короля или королевы, кроме меня». Она пригрозила проклясть его и лишить наследства, если он в одностороннем порядке подпишет любое соглашение с Англией, однако именно так Яков и поступил. Саму Марию перевели в Титбери, тюрьму более строгого режима, где она могла поразмышлять о своей уменьшившейся верховной власти. Вскоре в замке заточили молодого священника-католика, а через три недели он повесился в собственной тюремной камере. Проснувшись на следующее утро, Мария обнаружила его висящим прямо перед своими окнами. Она считала, что это предзнаменование ее собственной смерти, и написала Елизавете очередное письмо с отчаянной мольбой защитить ее жизнь и даровать свободу.
Католические союзники Марии тем временем залегли на дно. Филиппа Говарда, графа Арундела, долгое время подозревали в диссидентстве; когда он наконец принял католическое вероисповедание, то составил длинное послание Марии, к котором перечислял все свои несчастья и безуспешные попытки обрести друзей при дворе. Он прекрасно помнил, какая судьба постигла его отца, четвертого герцога Норфолка, казненного за измену. Теперь для него наступил момент, когда он должен «либо позволить неким образом разрушить мое тело, либо подвергнуть откровенной опасности мою душу». В результате граф решил покинуть королевство без официального дозволения.
Говард передал письмо посыльному, а затем отправился к судну, ждавшему его возле побережья Суссекса. Он и не подозревал, что его слуги состояли на службе у тайного совета и даже сам капитан корабля был правительственным шпионом. Два корабля последовали за графом и после непродолжительного боя вынудили его сдаться. Говарда доставили в Тауэр, где он и томился в заключении до конца своих дней.
За арестом Говарда последовала смерть Генри Перси, восьмого графа Нортумберленда; его заточили в Тауэре после раскрытия заговора Фрэнсиса Трогмортона против королевы, и продержали в тюремной камере целый год без судебного разбирательства. Вечером 20 июня 1585 года его обнаружили мертвым в своей кровати с тремя пулями в сердце. Согласно некоторым версиям, он совершил самоубийство, боясь позора публичной казни. Если бы его не постигла участь изменнической смерти, то по меньшей мере имуществу ничего не грозило. Сообщали, что он якобы выкрикнул: «Этой мерзавке не видать моего имения». Другие, впрочем, считали, что Перси убили за недостаточностью улик против него.
Летом 1585 года Елизавета наконец подписала соглашение с Нидерландами, обещая поддержку в борьбе с испанцами. Она согласилась прислать четыре тысячи человек с оплаченным наперед трехмесячным жалованьем, с условием компенсации всех расходов в будущем. В обмен она получила приморские города Остенде, Слёйс, Брилле и Флиссинген. В многословной декларации провозглашалось содействие «нашим ближайшим соседям, коренному народу Нидерландов, страдающему от затяжных войн и преследования чужими [иностранными] государствами».
Несмотря на это, соглашение появилось слишком поздно, чтобы спасти Антверпен — тремя днями ранее город захватил герцог Пармский. В предыдущие месяцы он овладел Фландрией и большей частью Брабанта, а Брюгге и Гент сдались сами. Королева наконец-то решила раскрыть все свои карты после многих лет тайных переговоров и союзов. Впрочем, становиться королевой Нидерландов она не намеревалась; это неминуемо повлекло бы за собой новые опасности и расходы. Она лишь хотела отстаивать свободу Нидерландов в условиях испанского господства. Она стала бы их защитницей, но не повелительницей.
