Во время своего последнего заседания парламент учредил суд по приращению королевской казны, через который все доходы от роспуска монастырей — все ренты и десятины — проходили судебное рассмотрение и затем передавались короне. Другие тоже были не прочь заполучить свою долю добычи. Один вельможа писал Кромвелю, «умоляя посодействовать с каким-нибудь старым аббатством ввиду моих преклонных лет». Суд был учрежден весной 1536 года. По словам Томаса Кранмера, это был «мир Реформации».
8. Маленькая шея
7 января 1536 года Екатерина Арагонская скончалась. Отверженная и униженная мужем, отлученная от собственной дочери, она не знала счастья в последние годы жизни. В ее адрес звучали оскорбления, перемежавшиеся угрозами, однако ничто не могло заставить королеву поступиться убежденностью, что Генрих — ее законный супруг. Она упорно держалась за свою уверенность, в то время как мир вокруг нее изменился. Поговаривали даже, что король готовится обезглавить ее, но вряд ли монарх позволил бы себе совершить столь вопиющую ошибку. Своей дочери Марии Екатерина писала: «Он не допустит твоих страданий, если будешь остерегаться обидеть его»; подобные слова не свидетельствуют о снисходительности к королю. Она напутствовала дочь: «В чьем бы окружении ты ни оказалась, повинуйся приказам короля, будь немногословна и ни во что не вмешивайся». Мария не вмешивалась; она просто терпела. В тот период истории испанцы всегда ассоциировались со строгим соблюдением формальностей и самоконтролем; эти качества в Екатерине были развиты в высочайшей степени. В письме мужу, написанном за несколько часов до смерти, она умоляла его уберечь свою душу от страшных грехов, «коими вы ввергли меня в пучину несчастий, а себя — в пучину тревог». Она подписалась как «Королева Екатерина». Кое-кто подозревал, что королеву могли отравить, однако в действительности вокруг ее сердца впоследствии обнаружили раковую опухоль.
Услышав весть о ее кончине, король возрадовался. «Слава Господу, — воскликнул он, — война нам более не грозит!» Он опасался, что племянник покойной королевы Карл V может создать католическую лигу с Францией и папой против английского безбожника. На следующий день Генрих и Анна Болейн явились на бал в золотых одеждах.
Доподлинно неизвестно, откуда Мария узнала о кончине матери, однако эти новости спровоцировали у нее очередной приступ болезни. В очередной раз она столкнулась с угрозой в лице Анны Болейн. «Если у меня скоро, как я надеюсь, родится сын, — писала Анна, — то знаю, какая судьба ей уготована». «Она — моя смерть, — однажды сказала Анна, — а я — ее». Мария теперь осталась совсем одна, и в ее сознании зародилась мысль искать убежища в императорской семье ее матери в Брюсселе. Она обсудила с императорским послом возможность бегства через Ла-Манш, однако он настоял на осторожности и бдительности. Тем временем, по его словам, «она ежедневно готовилась к смерти». Положение, в котором оказалась Мария, было поистине несправедливым. При определенных обстоятельствах она могла считаться претенденткой на королевский престол. Противники нового религиозного порядка, к примеру, с радостью приветствовали бы ее как свою королеву. Со всех сторон ее окружала опасность.
В день похорон Екатерины, состоявшихся в церкви аббатства Питерборо 29 января, у Анны Болейн случился выкидыш — она потеряла мальчика; это стало еще одним звеном судьбоносной цепи, связавшей воедино обеих женщин. Анна оправдывалась, что виной всему потрясение, которое она испытала, получив известие о падении короля с лошади во время рыцарского турнира в Гринвиче; два часа он пролежал на земле без сознания. И все же король верил — или же предпочитал верить, — что за происшедшим стоит Божий Промысел. «Я вижу, — молвил король, по словам очевидцев, — что Господь не дарует мне детей-мальчиков».
Король вновь стал предаваться увлечениям. Обращаясь к императорскому послу, Томас Кромвель отметил, что «в будущем королю придется вести более нравственный образ жизни, чем до сих пор, — в праведном браке с его новой королевой». Министр, однако, поспешил прикрыть рукой улыбку, и посол заключил, что он мог говорить неправду. В действительности Генрих добивался расположения Джейн Сеймур, юной барышни из числа придворных дам самой Анны Болейн, чьи резкие черты лица унаследовал ее сын. Сообщалось, что Анна Болейн застала мужа с сидящей на его коленях девушкой и впала в ярость, однако возможно, что это лишь более поздние домыслы.
Посол рассказал и другую историю, намекающую на сложную ситуацию при дворе. Разговаривая с «братом нынешней возлюбленной короля», он стал свидетелем спора, в котором «король и Кромвель, казалось, обменивались гневными репликами, поскольку после долгой перепалки последний вылез через оконный проем, возле которого стоял король, под предлогом мучившей его жажды. И действительно, обуреваемый досадой, он присел на стоявший поодаль сундук, подальше от королевских глаз, и попросил чего-нибудь испить». В конце концов Генрих отправился его искать.
Один из придворных однажды описывал, как «король бранит его [Кромвеля] по два раза на неделе и задает ему порой хорошую взбучку; сам же Кромвель тем временем, отчитанный и получивший выволочку словно пес, выходит из Большой палаты… с таким ликованием на лице, будто бы правит королевский бал». Эта столь редко наблюдаемая человеческая сторона придворной жизни дает нам возможность украдкой взглянуть на непрерывные личные противоречия, формировавшие решения, которые мы сегодня называем историей.
И действительно, в недалеком будущем королевский двор ждали великие и драматичные перемены. Сообщали, что король поделился своими страхами по поводу Анны Болейн с одним из приближенных в своих личных покоях, обвинив ее в том, что она обманом заставила жениться на себе с помощью колдовства. Именно поэтому Бог покинул его. Так, по крайней мере, рассказывают. Однако в повседневной жизни король по-прежнему обходился с Анной учтиво и внимательно, а хроники свидетельствуют, что она тратила изрядное количество денег на изысканные наряды для себя и своей дочери. Несмотря на опасения короля, были все основания полагать, что она сможет произвести на свет еще одного ребенка. Сама Анна Болейн во всеуслышание заявляла об этом.
А потом разразилась беда. 24 апреля в условиях полной секретности были созданы две отдельные комиссии с целью исследования случаев или подозрений в измене. В одной заседал Томас Кромвель и герцог Норфолк, приходившийся Анне Болейн дядей, но уже не другом. Три дня спустя высказали предположение, что король, возможно, потребует развода. Что же произошло? Одна из придворных дам допустила неосторожность в разговоре о личных связях королевы и упомянула некоего «Марка». Слово не воробей, вылетит — не поймаешь. Сокрытие или попытка утаить информацию о предполагаемой неверности королевы приравнивались бы к государственной измене — или же, в контексте того времени, укрывательстве измены. Слухи в мгновение разлетались по всей округе.
30 апреля Марка Смитона, придворного музыканта и одного из камердинеров личных королевских покоев, препроводили из Гринвича в Тауэр, где он сознался в любовной связи с Анной; признание, возможно, и было вырвано пытками, однако не исключено, что Смитон, страшась возмездия, говорил правду. Впоследствии он не отрекся от своих слов и повторил признание у подножия эшафота. На следующий день состоялись первомайские рыцарские турниры, в которых брат Анны Джордж Болейн, виконт Рочфорд, состязался с сэром Генри Норрисом. Норрис был близким другом монарха и главным камердинером личных королевских покоев. Вскоре их обоих ждала смертная казнь из-за подозрения в любовной связи с Анной Болейн.
