Один из мировых судей кентского города Рейнхем высказал мнение, что новая книга «дает полную свободу старым традициям, заставляя умолкнуть всех адептов нового учения, которые более не смеют сказать ни слова». В ответ на это Кранмер заявил, что «если верующие беспристрастно прочтут те прежние заявления, то осознают, что все эти атрибуты веры — чистилище, паломничества, моление святым, иконы, просвира, святая вода, заслуги, деяния, церемонии — не должны вновь стать предметом прошлых злоупотреблений». Епископская книга, таким образом, допускала различные толкования.
На следующий год английская Библия была представлена народу в виде набора религиозных предписаний. Томас Кромвель обнародовал приказ, согласно которому в течение двух лет каждой церкви поручалось обзавестись собственной копией Библии на родном языке и представить ее прихожанам; ее необходимо было прикрепить цепями на открытом месте, чтобы каждый имел возможность ее читать. Изданная Библия основывалась на редакции Майлса Ковердейла, вышедшей в 1535 году и являвшейся, в общем и целом, переработкой оригинальной версии Тиндейла. Таким образом, человек, которого обвиняли в ереси и чей перевод по приказу короля сожгли одиннадцатью годами ранее, теперь стал невоспетым и непризнанным автором новой английской веры. Каждой церкви также велели разместить на столе по одной книге, содержавшей «Отче наш», «Аве Мария», Символ веры и десять заповедей — также на английском языке.
Этот перевод зачастую считается одним из величайших моментов в истории Реформации. Он сразу отождествил английскую Библию с религиозными преобразованиями, тем самым связав прообраз будущей протестантской веры с национальным английским самосознанием. В XVII веке, в частности, культурная и религиозная история стали единым целым. Жизненный путь Оливера Кромвеля, к примеру, невозможно понять без должного осмысления английского перевода Священного Писания. Стоит отметить, что Оливер Кромвель приходился дальним родственником Томасу Кромвелю через брак своего прадеда. Перевод Библии сформировал в Англии библейскую культуру словесности, в отличие от преимущественно визуальной культуры прежнего средневекового мира. Эта видоизмененная культура впоследствии нашла отражение в произведениях Мильтона и Баньяна, Блейка и Теннисона.
Английская Библия способствовала формированию языка религиозной веры. Ковердейл первым ввел в обиход такие выражения, как «сердечная доброта» и «милосердие Божье». В одном из трактатов тех времен говорилось, что «у каждого жителя Англии теперь в руке — равно как и в каждой церкви и ином месте — есть священная Библия на его родном языке». Историк XVII века Уильям Страйп писал: «Всякий, кто мог, купил эту книгу, или жадно читал ее, или просил других прочесть ее ему». Текст Священного Писания вслух зачитывали с кафедры собора Святого Павла собравшимся толпам народа. Подданные короля питали надежду, что чтение Библии привьет чувство послушания законным властям — с тем лишь отличием, что блюсти верность теперь полагалось королю, а не папе римскому.
В том же собрании религиозных постановлений Томас Кромвель приказал каждому приходскому священнику или викарию «завести книгу либо журнал, в который следует записывать день и год каждой свадьбы, крестин и похорон». Приходские журналы ведутся по сей день, ознаменовав собой одно из наиболее значительных нововведений послереформенной веры. Согласно другому указу, иконы святых угодников более не признавались священными, а стоявшие перед ними лампады и свечи надлежало убрать. Католическую церковь Англии предстояло очистить от всего лишнего и реформировать, не подрывая при этом ее устоев.
Кромвель приказал духовенству хранить молчание в вопросах толкования Священного Писания, «не пустословить и не краснобайствовать, не заниматься словопрениями и не обсуждать оное; и не думать, яко знают то, чего на самом деле не знают». Подобная осмотрительность в отношении религиозной доктрины имела первостепенное значение на фоне опасений новых разногласий и недовольства в стране, которая едва избежала разрушительной религиозной войны.
Нарочитой двусмысленности религиозных реформ самой по себе было достаточно, чтобы пресечь дальнейшие попытки пропаганды лютеранства. Летом 1538 года некоторые немецкие лютеране прибыли в Англию, чтобы изучить перспективы заключения союза в вопросах веры; король намеренно заманил их в Лондон, намекнув на возможность соглашения с немецкими правителями, например с курфюрстом Саксонии и ландграфом Гессена, составив тем самым противовес папе римскому и императору. Оставалась, впрочем, одна проблема. Один из членов делегации Генриха, Роберт Барнс, однажды заявил самому Лютеру, что «мой король безразличен к религии». По-видимому, это была правда.
Немецкая дипломатическая миссия из трех делегатов так ничего и не добилась. Их разместили в скверных условиях, «со стаями крыс, денно и нощно носившихся по комнатам и причинявших огромные неудобства, и с кухней, столь близко располагавшейся к уборной, что от запаха всем становилось дурно»; один из делегатов серьезно заболел. В вопросах веры король оставался вежлив, но непреклонен. Посланцы стремились положить конец таким злоупотреблениям, как мессы по личному заказу и принуждение духовенства к целибату, однако Генрих не пошел на компромисс. Задержавшись в Лондоне почти на пять месяцев, делегаты с облегчением вернулись к себе в Германию. Лютеранский реформатор Меланхтон отправил личное письмо Кранмеру, сетуя на содействие папским предрассудкам.
Из Германии прибыли и первые анабаптисты; они верили, что крещение младенцев противоречит сути Нового Завета и что они являются истинными избранниками Божьими, которые не нуждаются в каком-либо внешнем авторитете. Всеми благами (включая жен) полагается владеть сообща, в ожидании неминуемого второго пришествия Христа. В прокламации, обнародованной в ноябре 1538 года, король приказал им покинуть страну; того, кто остался, преследовали и предавали смертной казни.
Неприязнь Генриха к любому, на ком лежало порочное пятно неортодоксальной доктрины, стала очевидной в тот же месяц во время судебного процесса против школьного учителя Джона Ламберта, обвиненного в отказе признать божественное присутствие Христа в Святых Дарах причастия. Сам король присутствовал на заседании суда по делу о ереси, с ног до головы облаченный в одежды из белоснежного шелка — символ невинности; его стража также была одета во все белое. Кромвель писал: «Удивительно видеть, насколько царственен… и благосклонен его величество в своих попытках обратить нечестивца в веру истинную, насколько убедительны и явственны доводы его величества против него».
Судебный процесс проходил в банкетном зале Вестминстерского дворца. «Скажи-ка, милейший, — начал король, — как звать тебя?» Он восседал на помосте под балдахином со своими лордами по левую руку и епископами — по правую. На поверку оказалось, что Ламберт использовал вымышленное имя, чтобы избежать обнаружения, и попытался объяснить это королю. Громовым голосом король перебил его: «Я бы не поверил тебе, двуликий притворщик, будь ты моим братом». Дело в суде, как полагал Ламберт, несомненно было уже им проиграно.
— Скажи мне откровенно, признаешь ли ты, что это есть тело Христово?
— Это не есть его тело. Я отрицаю это.
