Эдуарда обучали греческому и латыни, и вскоре он уже прекрасно владел обоими языками. Он познакомился с искусством верховой езды и стрельбы из лука — подобающим занятиям для короля. По мере освоения новых дисциплин принцу выделили собственный рабочий кабинет с письменным столом, покрытым черным бархатом; в его распоряжении были различные математические и астрономические приборы, включая компас и стальную линейку. На полке лежал комплект для игры в шахматы, а на стене висели песочные часы. У принца были грифельные доски для письма, а также разнообразные писчие принадлежности. В комнате по соседству со своей спальней он хранил разные бумаги и документы, имеющие отношение к его матери, Джейн Сеймур, а также книги. Помимо этого у него был щенок и две пары очков. Среди его личных вещей имелись всяческие резные и расписные предметы вроде копья и «рога единорога» из позолоченного серебра.
Весной 1540 года Томас Кромвель получил титул графа Эссекса; он по-прежнему находился в зените славы. Он управлял важнейшими государственными делами; вскоре после своего повышения он заключил епископа Чичестерского в лондонский Тауэр, обвинив в поддержке тех, кто отказался признать верховенство короля. Он пригрозил епископам Дарема, Винчестера и Бата гневом короля.
Однако недовольных влиятельным вельможей всегда хватало. Авторитарным отношением к дворянству он нажил себе множество противников, а герцог Норфолк стал его заклятым врагом. Его обвиняли в чрезмерной властности и богатстве, а также в бездумной растрате сокровищ королевской казны.
Утром 10 июня 1540 года он, по обыкновению, занял свое кресло в палате лордов; тем же днем, в три часа пополудни, он проследовал к своему месту во главе стола, за которым заседал совет. Норфолк прокричал: «Кромвель! Не смей здесь садиться! Это не место для тебя! Предатели не должны сидеть среди джентльменов». — «Я не предатель», — ответил Кромвель. Вслед за этим к нему подошел начальник дворцовой стражи и шестеро других конвоиров:
— Вы арестованы.
— За что?
— Это вы узнаете в другом месте.
В гневе Кромвель бросил свою епископскую шапку на каменный пол зала. «Такова, значит, — сказал он, — награда за все мои заслуги». После этого между членами совета вспыхнул ожесточенный спор; они выкрикивали ругательства и стучали кулаками по столу.
Невозможно распутать клубок всех тех подозрений и враждебных коллизий, которые привели к его падению. Его ненавидели многие представители дворянства, не смирившиеся с тем обстоятельством, что сын кузнеца смог подняться над их сановным положением. Приверженцы старой веры презирали его за разрушение их святынь и монастырей. Обвинений и упреков среди народа было не счесть. Его уличали во взяточничестве и злоупотреблении королевской властью при помиловании осужденных и раздаче вознаграждений. Он и в самом деле был виновен во всех этих прегрешениях, если слово «вина» тут вообще уместно. Это были, если можно так выразиться, издержки профессии, на которые король прежде закрывал глаза. Взятки, к примеру, служили единственным механизмом, благодаря которому функционировала вся королевская бюрократическая машина.
Выдвигались обвинения и против вероубеждений Кромвеля; его уличали в поддержке еретической идеологии и защите еретиков при дворе и по всему королевству. Утверждалось, что он — лютеранин, который все это время замышлял заговор с целью устроить религиозный переворот в стране; его усилиями, как выразился королевский посол при императоре, сложилось впечатление, что «все благочестие и религиозность, лишившись пристанища, были изгнаны из Англии». Обнаружилась переписка между Кромвелем и лютеранскими князьями Германии, хотя возможно, что эти письма были фальшивыми. Немецким правителям сообщалось, что он тайно грозился убить короля, если тот попытается обратить вспять процесс религиозной реформы; он заявлял, что вонзит кинжал в сердце того, кто посмеет пойти против Реформации. Если подобная угроза действительно звучала, то Кромвель был виновен в измене. Разумеется, на этом базировалось основное обвинение, выдвигаемое против него.
Ему разрешили встретиться лицом к лицу со своими обвинителями, однако в праве на открытое судебное разбирательство с участием присяжных, равных ему по положению в обществе, было отказано. Вместо этого решили прибегнуть к Закону об опале, позволявшему осудить человека за измену без судебного разбирательства, — уловка, которую Кромвель сам и изобрел. Билль об опале был единогласно принят палатами общин и лордов. Лишь один Кранмер попытался заступиться за него и написал королю письмо с напоминанием о прошлых заслугах Кромвеля. «Я любил его как друга, — сказал он, — ибо за друга я принимал его».
Иногда можно встретить утверждения, что злой рок, постигший Кромвеля, стал в значительной степени следствием трагической взаимосвязи между религией и политикой, хотя неудавшийся брак Генриха с Анной Клевской также сыграл свою роль. Французскому королю и императору не удалось договориться о союзе против Англии, поэтому Генрих более не нуждался в немецких правителях в качестве сторонников. Супружество не принесло желанных результатов. Хотя Кромвель содействовал заключению брачного союза по указу Генриха и с его одобрения, он не мог полностью оградить себя от раздражения и гнева короля.
Само собой разумеется, что сила реакционного отклика приверженцев консервативного курса на религиозные законы Кромвеля, ярким доказательством чего явилось Благодатное паломничество, потрясла Генриха. Король вступил с ними в сговор, однако в представлении людей именно Кромвель считался основным инициатором реформы. Он был тем «демоном-искусителем», который шептал коварные советы на ухо государю.
Впрочем, у отстранения Кромвеля были более глубокие и мрачные причины. Арест и судебный процесс над Кромвелем был частью дипломатической игры. Французский король, Франциск I, всегда испытывал сильнейшую антипатию к нему, считая его еретиком и сторонником проводимой Испанией политики. Когда герцог Норфолк прибыл ко французскому двору в качестве специального посла, Франциск сообщил ему, что соглашения возможно будет достичь в том случае, если Кромвеля удалят от государственных дел. Норфолк передал эти слова своему королю. Самому Генриху, довольному своей новой репутацией религиозного консерватора и стремившемуся снискать расположение Франции, было выгодно представить Кромвеля как тайного лютеранского еретика, который умышленно ввел своего господина в заблуждение. То обстоятельство, что эти обвинения в большинстве своем были ложны, не имело существенного значения. В действительности Кромвель выполнил свое предназначение, обогатив короля в ходе роспуска монастырей, и теперь мог быть удален со сцены.
Кромвеля отправили в Тауэр для ожидания смертной казни через обезглавливание. При обыске его дома обнаружилось несчетное количество «крестов, потиров, митр, сосудов и другой церковной утвари из монастырских богатств». Генрих лишил министра всех титулов и заявил, что отныне его прежнего слугу следует величать не иначе как «Томас Кромвель, чесальщик шерсти», в память о его занятиях до поступления на королевскую службу. Повсюду гремел радостный перезвон колоколов, а на улицах Лондона устраивали импровизированные гулянья.
