Екатерина помогала вести обучение юного принца Эдуарда. Он называл ее «дорогой матушкой» и признавался, что «получил от нее так много полезных знаний, что едва укладывается в голове». Сама она также посвящала время занятиям, и Эдуард писал: «Ваше высочество, я слышал, делает успехи в латыни… что так отрадно сердцу моему, ибо просвещение вечно». Это расхожее выражение тех времен, которое вовсе не обязательно отражало подлинные чувства Эдуарда. Так или иначе, он упорно продолжал изучение античных наук. Он прочел и заучил наизусть, к примеру, четыре книги Катона
[38]. Он читал Цицерона на латыни и Геродота на греческом. Вскоре он принялся за французский: теоретически принц должен был однажды стать королем Франции. Он также углубился в изучение географии и истории для подготовки к монаршему правлению. Находясь в таком привилегированном положении и имея столь тщеславного отца, он прекрасно отдавал себе отчет о своей роли и ответственности. Отмечали, что, даже будучи мальчиком, он держался совершенно как взрослый.
Береты Эдуарда украшали бриллианты и сапфиры, а одежда соткана из золотой парчи; у него был золотой кинжал, который висел на украшенной жемчугом перевязи в ножнах, усыпанных алмазами, рубинами и изумрудами. Всем своим видом он излучал сияние, когда шел или ехал верхом. Сохранился его портрет 1546 года. Эдуард в парадных королевских одеждах стоит между колонной и окном. В правой руке он держит золотой кинжал, а левая символично касается гульфика — знак того, что династия будет продолжаться.
Впрочем, у принца находилось время и для спортивных забав, достойных короля. Среди его личных вещей имелись перчатки для соколиной охоты, удочки для рыбалки и мечи для фехтования. Он владел борзыми собаками и лошадьми. Наследник увлекался охотой и стрельбой из длинного лука; играл в ракетки и занимался благородным искусством рыцарских поединков. Как и его отец, Эдуард музицировал на лютне.
Принц питал особое расположение к своей единокровной сестре Марии, однако и к этой любви примешивалось чувство долга. Он попросил Екатерину Парр гарантировать то, чтобы Мария более не посещала «чужестранные танцы и увеселения, которые не подобают благочестивой христианской принцессе». Ему было всего восемь лет, когда он озвучил это указание. Впоследствии брат и сестра спорили о том, что на самом деле означает слово «христианин». Несмотря на это, его беспокойство о Марии рисует в воображении образ, совершенно отличный от угрюмой и ревностной охотницы за еретиками: она любила танцы; ей нравились пышные наряды и карточные игры. Мария страстно увлекалась музыкой, как и ее отец, брат и сестра. Музыка — ключ к эпохе Тюдоров. Сохранилось изображение Елизаветы, ужинающей под звуки двенадцати труб и двух литавр, а также флейт, корнетов и малых барабанов. Каждый напевал мелодию, идя по улице или занимаясь работой, «каменщик у стены, юнга за веслом и кровельщик на крыше». Во многих цирюльнях имелись лютни, чтобы посетители могли скоротать время.
Однако Мария была известна своей образованностью, и другая королевская особа, Мария Португальская, прославляла ее «знаменитую добродетель и ученость». В последние месяцы 1545 года Мария под руководством Екатерины Парр занималась переводом пересказа Эразма Роттердамского Евангелия от Иоанна, опубликованного в следующем году.
В тяге к учению с Эдуардом могла соперничать и другая единокровная сестра, имевшая особый талант к языкам. Елизавета с легкостью овладела греческим и латинским, изучая первый по утрам, а второй — днем; позднее, во время своего правления, будучи по меркам того времени женщиной преклонных лет, она восхитила своих придворных импровизированной речью на латыни. Она изучала испанский, итальянский, фламандский и немного — уэльский. В семнадцать лет она вручила своей мачехе собственный перевод с французского длинной поэмы Маргариты Наваррской «Зерцало грешной души»; английский текст насчитывает двадцать семь страниц. Роджер Ашем, главный наставник Елизаветы, сообщал, что в возрасте шестнадцати лет «склад ее ума лишен женской слабости, и она обладает истинно мужской способностью к прилежанию. Нет смекалки более догадливой, памяти более цепкой, чем у нее…». Джейн Дормер, подруга детства принца Эдуарда, поделилась менее оптимистичной оценкой молодой девушки: в двенадцать или тринадцать лет Елизавета «горделива и надменна». Перед нами, таким образом, прекрасный образец двух молодых леди, получивших гуманистическое образование, которое могло составить конкуренцию любой школе или университету. Это был не уникальный случай — Томас Мор точно так же занимался обучением своих дочерей, — однако для того времени весьма не характерный.
Но семейную идиллию вскоре потревожили религиозные противоречия. Сам Генрих по-прежнему активно занимался вопросами веры. Появившись в парламенте в конце 1545 года, он обратился к собранию с речью о разногласиях в королевстве и внезапно разрыдался. «Я слышал, — сказал он, — что основа основ нашей религии, милосердие человека к человеку, превратилась в соляной столп, ибо никогда еще не было большего разлада и нелюбви человека к человеку, чем ныне… одни называют себя папистами, другие — лютеранами, третьи — анабаптистами; имена от лукавого…» Затем он заявил: «Мне горестно знать и слышать, как дерзновенно сей драгоценный камень, Слово Божие, толкуется, рифмуется, поется и смакуется на все лады в каждой таверне и пивной».
Сам Кранмер переосмысливал свои самые сокровенные убеждения. В этот переходный период, в ходе продолжительных и методичных исследований и размышлений, архиепископ отказался от идеи пресуществления, путем которого хлеб и вино прелагаются в тело и кровь Христову. Впоследствии он пришел к мысли о том, что таинство совершается в сердце самого причащающегося, который претерпевает духовную метаморфозу с принятием Святых Даров. Все текло, все изменялось.
Дискуссии и прения вовлекали более язвительные и пытливые умы. Генрих стремился вернуть первозданную католическую церковь, избавленную от ее чудовищных предрассудков; он также хотел создать национальную церковь под своим верховенством. В итоге, однако, получился хрупкий и в известной мере противоречивый институт. То обстоятельство, что английская церковь в корне изменилась после его смерти, свидетельствует о хрупкости этого института. Новая литания на английском языке была напечатана летом 1545 года, однако месса и другие церковные службы по-прежнему проводились на латыни. В том же году законопроект против еретиков, самый суровый за всю историю, был отменен палатой общин в парламенте, став очередным свидетельством раскола. Церемонию «поклонения Кресту Господню» в Страстную пятницу упразднили в начале 1546 года. Когда Кранмер намерился отменить все церемонии, включавшие использование колоколов и распятий, король поначалу согласился, но потом одумался и изменил решение. Он по-прежнему хотел сохранить образ правоверного монарха в глазах французского короля и императора и даже вел с ними переговоры.
