Когда восстание в Сампфорд-Кортни попытался подавить один местный дворянин, зарубленный за это прямо на ступенях приходской церкви, его тело предали земле в направлении с севера на юг — свидетельство о том, что убитого сочли еретиком. Восстание, теперь запятнанное кровью, быстро разрасталось. Историк из Эксетера Джон Хукер писал в то время, что новости разнеслись «словно облако, гонимое порывистым ветром, и точно раскаты грома, прозвучавшие в одночасье по всей стране… люди хлопали в ладоши от радости, единодушно соглашаясь установить единый порядок в каждом своем приходе». К девонским мятежникам присоединились корнуолльские, и общими силами они взяли Кредитон. Чтобы освободить город, приверженцы режима сожгли все амбары, в которых прятались повстанцы. Так фраза «Амбары Кредитона!» стала популярным боевым кличем.
В деревеньке Клист-Сент-Мэри, расположенной в пяти километрах на восток от Эксетера, также не обошлось без происшествий. Уолтер Рэли, отец носящего то же имя прославленного мореплавателя, по пути в город встретил старушку, которая направлялась на мессу и молилась, перебирая в руках четки. Он остановился, чтобы сделать ей выговор, а «после добавил, что по закону ее ожидает наказание». Женщина поспешила в церковь, где обвинила Рэли «в жестоких и недостойных речах относительно религии». Она поведала другим прихожанам, что он угрожал «сжечь и разграбить их жилища, если она не бросит четки и не откажется от своих гостий и святой воды». В этих словах заключалась принципиальная и к тому же весьма неблагоразумная угроза всему сообществу; Уолтера Рэли нашли и избили, а местную мельницу сожгли дотла. Эти события стали частью самого восстания.
В начале июля процессия из двух тысяч повстанцев направилась в Эксетер. Впереди толпы шли священники в полном облачении, распевая гимны, а перед ними несли дароносицу — украшенный драгоценными камнями сосуд со Святым причастием. Мятежники пришли, чтобы осадить город в знак презрения к мерзкой ереси. Несмотря на нехватку пищи и воды, горожане Эксетера мужественно сопротивлялись; один из них даже заявил, что «скорее съест одну руку и будет биться второй, чем сдаст город».
Мятежники составили устав, в котором провозглашали: «Мы будем соблюдать, хранить и исполнять священный закон наших предков и восстановим таинство причастия в его древнем величии». Книгу общих молитв они отвергали, сравнивая ее с «рождественской пьесой» или «рождественской забавой»; наблюдение это было связано с тем, что во время причастия мужчинам и женщинам следовало стоять отдельными группами. Это требование крайне напоминало первое движение праздничного танца и вызывало насмешки.
Поскольку местным феодалам никак не удавалось подавить восстание, герцогу Сомерсету пришлось задействовать своих солдат, большинство из которых были немецкими и итальянскими наемниками. Никогда еще правитель Англии не призывал иностранные войска против собственного народа. Из шести сражений с мятежниками самой кровопролитной оказалась битва в деревне Клист-Сент-Мэри, где 25 июля лорд Рассел атаковал две тысячи человек, которых сейчас должно называть врагами; тысяча повстанцев погибли в самом сражении, еще девятьсот попали в плен и были зверски убиты при Клист-Хит. Ходили слухи, что всем им перерезали горло в течение десяти минут. Деревню предали огню, а многих жителей убили. Возможно, в правление герцога Сомерсета действительно не сжигали еретиков, однако эту кровавую расправу следует считать одним из ужасов войны за веру. Услышав о массовом убийстве, повстанцы собрали еще один отряд для наступления на Клист-Хит, где с двумя тысячами из них быстро расправились.
После этого лорд Рассел отправился освобождать Эксетер, но ко времени его прибытия мятежники уже сняли осаду и покинули окрестности города. Впрочем, возмездие еще можно было совершить. Одного из священников, проводивших службы по католическому образцу, повесили на шпиле церкви Святого Фомы на юге города — в полном облачении, вместе с колокольчиком, четками и сосудом для святой воды, признаками старой веры. Мэра Бодмина пригласили на ужин, после которого попросили осмотреть виселицу.
— Как вы считаете, — спросили его, — достаточно ли она прочна?
— Полагаю, что так, сэр.
— Что ж, тогда взойдите на нее, ибо она для вас.
На самом деле участвовать в восстании мэра заставили мятежники. Однако в случае мести расправа всегда коротка. Решающего сражения при Сампфорд-Кортни, где начались беспорядки, оказалось достаточно, чтобы положить конец Восстанию книги молитв.
Не успели загасить один пожар, как вспыхнул другой. Во вторую неделю июля несколько жителей Норфолка повалили столбы и изгороди вокруг огороженных полей, а затем под предводительством Роберта Кета разбили лагерь в Маусхолд-Хит, прямо у городских стен Нориджа. Со всей округи к ним стали стекаться люди, чтобы выступить против того, что считали чудовищно жестоким режимом мелкопоместного дворянства; так, по оценкам, у стен города собралось до 16 тысяч человек. Группа жителей деревни Хейдон прошла строем под знаменем своей приходской церкви, заявив таким образом о своей верности старой вере. Казалось, герцог Сомерсет и члены тайного совета сочли, что восстание разрасталось благодаря усилиям «негодных священников-папистов».
Роберт Кет и другие лидеры мятежников направили регенту ряд документов, в которых выразили свои жалобы, умоляя его светлость, «чтобы ни один лорд, каким бы поместьем он ни владел, не мог распоряжаться общинной землей» и чтобы «неоправданно подорожавшие арендуемые земли вновь шли по цене первого года правления короля Генриха VII». Ни один владелец поместья не должен иметь доступа к использованию общинной земли. Частное правосудие необходимо отменить. В целом эти требования ясно свидетельствуют о вере в древние сельские обычаи и традиции; мятежники были не новаторами, а консерваторами, выступавшими против внедрения свободного рынка, ненасытности недавно разбогатевших лендлордов и неуклонного обесценивания денег. Они мечтали вернуться к укладу, который можно назвать феодализмом. И это одна из причин, почему они стремились сохранить старую веру. Примечательно, что в Норфолке мятежники впервые собрались вместе во время пьесы, посвященной переносу мощей Томаса Бекета в раку Кентерберийского собора.
Прошли слухи, что в Норфолке оставят в живых столько дворян, сколько там белых быков — другими словами, ни одного. «Вся власть сконцентрирована в руках мелкопоместных дворян, — говорилось в первом сообщении о восстании, — и они пользуются ею таким образом, что жизнь становится невыносимой, и нам остается лишь терпеть нищету и невзгоды… Чем мы питаемся? Травами и кореньями. А поскольку у нас тоже есть душа и тело, неужели это все, чего мы можем ожидать от жизни?» На туше убитой овцы оставили такие строки:
Мистер Пратт, вы владелец откормленных стад,
И за это спасибо хотим вам сказать;
Мы оставим вам шкуры овец, так и быть,
Чтобы женушке шпильки могли вы купить,
И за это спасибо должны вы сказать
[50].
Как говорил регент императорскому послу, «все загорелись необычайной ненавистью к дворянам, считая их своими главными врагами… В Норфолке не только с джентльменами, но и со служилыми людьми обращаются столь дурно, что хуже и быть не может». В рамках предосторожности к юному королю приставили охрану из двух тысяч всадников и четырех тысяч пехотинцев. Ворота Лондона укрепили, а на Лондонском мосту поместили подъемный мост. 18 июля было объявлено военное положение, и даже простое упоминание о восстании влекло за собой смерть на виселице. Все это демонстрирует, насколько сильно локальный бунт мог угрожать внутренней гармонии правительства Тюдоров, пусть и основанной на неформальном договоре между центром и областями. Стоило лишь ее расстроить, как последовал полный разлад.
