Тем не менее в вопросах религии у Эдуарда, очевидно, уже успели сформироваться собственные взгляды. В момент падения герцога Сомерсета ему было двенадцать лет от роду. Это возраст вполне достаточный для увлечения верой и благочестием, и его критика религиозных воззрений и практик сводной сестры Марии указывает на уже развитую к тому времени непримиримость и строгость Эдуарда в этой области. Годом ранее юный король завершил трактат о притязаниях папы римского, в котором пришел к заключению, что понтифик «воистину есть сын диавола, дурной человек, Антихрист и чудовищный тиран». Возможно, учителя и наставляли его подобным образом, однако тон, несомненно, принадлежит самому Эдуарду. Присутствуя на рукоположении нового епископа, король столкнулся с практикой молитвенного призывания святых; одним росчерком пера он отменил ее как богохульное наслоение. Именно Эдуард принял решение о необходимости еженедельных проповедей в церквях по всей стране. «Поверьте, — писал один реформатор, — еще не встречали вы за последнюю тысячу лет такой эрудиции вкупе с благочестием и ласковым нравом».
Как мы заметили, Эдуард получил известность в качестве «благочестивого бесенка», и вполне вероятно, что он отличался значительным юношеским идеализмом. Разве не прославляли его как «юного Иосию»? Возможно, он желал соответствовать такому сравнению. Так, в ранние годы правления Эдуарда попросили высказать свое мнение по любопытному вопросу епископского облачения.
Джон Хупер, капеллан герцога Нортумберленда, был назначен епископом Глостера. Однако будущий епископ столкнулся с одним препятствием. На церемонии рукоположения и литургиях ему пришлось бы облачаться в особое одеяние — белый стихарь-рокетто и черную симару, которые он ранее порицал, называя одеждами вавилонской блудницы. Джон Хупер заявлял, что не желает уподобляться сороке с ее черно-белым оперением и что стихарь есть магическое платье заклинателя. Одновременно ему нужно было дать клятву верности архиепископу Кентерберийскому, тогда как в прошлом он дал себе обещание полагаться лишь на Священное Писание. Такое сопротивление угрожало новому церковному учению расколом, в связи с чем Хупера на время заключили в Флитскую тюрьму. Томас Кранмер попросил короля высказаться по этому вопросу, и по приказу Эдуарда был достигнут компромисс. Джону Хуперу предстояло облачиться в церемониальное одеяние во время рукоположения, но он мог не надевать его на литургиях в своей епархии. С тех пор епископ стал известен как «отец нонконформизма».
В конце 1549 года созвали парламент, подтвердивший изменения в сфере религии. Восемь степеней священства средневековой церкви были отменены, а их место занял более простой порядок из епископа, священника и диакона. Отправление священнических обязанностей и проповедование было упрощено. Более не ожидалось, что священник будет «приносить жертву и служить мессу и за живых, и за мертвых», как требовалось ранее, но станет просто проповедовать Евангелие и совершать причастие. Однако в среде духовенства все еще оставалось множество скрытых католиков; во время причастия они исполняли песнопения с теми же понижениями голоса и шепотом, какие приняты в католической мессе; наклонялись над столом для причастия; преклоняли колена и поднимали руки вверх; ударяли себя в грудь и совершали крестное знамение в воздухе. То были «гнусные отрепья папизма», служившие, однако, утешением для многих прихожан.
Приняли новый закон, запрещавший размещать в приходских церквях любые статуи или изображения, за исключением «монументальных фигур королей или дворян, которых никогда не почитали как святых». Поскольку Книга общих молитв содержала в себе всю необходимую информацию, прочие молитвенники, руководства или миссалы подлежали уничтожению. Если их не сжигали, то продавали переплетчикам в качестве удобного расходного материала; вдобавок их, конечно, можно было использовать в отхожих местах. Весной следующего года вышел указ, согласно которому каменные алтари подлежали замене деревянными столами для причастия. «Значительное приобретение, уверяю вас, — заявлял один консервативно настроенный епископ, — поставить стол для устриц на место алтаря…»
Во избежание народных волнений алтарь из собора Святого Павла вынесли глубокой ночью, а у подножия ступеней, прямо перед занавесью, поставили стол. Однако, согласно хронике того времени, три дня спустя «в храме Павла умертвили человека, а позднее в тот же день учинили две драки». Такие «драки», или волнения, стали столь частым явлением, что против них была издана прокламация, в которой выражалось сожаление по поводу «частых перебранок, дебошей, драк и кровопролития, помимо ружейной стрельбы по голубям, в некоторых упомянутых церквях». Церкви теперь стали центром горьких разногласий.
Приходская церковь превратилась в простую, полупустую комнату; никаких бросающихся в глаза украшений, за исключением разве что одного-двух памятных текстов и расписной деревянной таблички с королевским гербом. Где раньше стоял алтарь, теперь располагался стол и скамья для прихожан. Уильям Гаррисон чуть позже писал: «Смертельно холоден наш век… а в церквях все покрыто синим льдом». Однако в этих полупустых церквях миряне гораздо более активно участвовали в службе; первостепенное значение придавалось чтению Библии, а основам христианского вероучения — Символу веры и молитве — уделялось пристальное внимание. Даже при дворе короля религиозная поэзия сменила сонеты и баллады. Театр при Эдуарде VI сконцентрировался на темах Священного Писания.
Все еще существовала возможность зайти слишком далеко. Весной 1550 года Джоан Бочер, известная как Джоан из Кента, была арестована за проповедь доктрины о невоплощенности Христа во чреве Девы Марии. С ее слов, Он прошел сквозь Нее подобно тому, как луч солнца проходит сквозь стакан. На допросе Джоан ловко указала на изменения, внесенные религиозными органами в официальную доктрину. «Еще совсем недавно, — заметила она, — вы сожгли Энн Аскью на костре за кусок хлеба [то есть за отрицание пресуществления], а теперь сами верите в ту же доктрину и проповедуете ее…» С этим было сложно спорить. Тем не менее Джоан из Кента приговорили к сожжению, и, когда проповедник стал порицать ее, привязанную к столбу в Смитфилде, она выкрикнула в ответ, что тот «лгал, как последний подлец». Так она и погибла. Ее осудили как «анабаптистку», всеобъемлющее понятие, которое предполагало позор и применялось ко всем, чьи убеждения могли привести к анархии или подрыву авторитета доктрины о Теле Христовом.
То были неспокойные времена. Страх нового народного восстания все еще держал многих в тисках, а дороговизна ресурсов ослабляла правительство. Казна опустела, поэтому необходимо было заключить мир с Францией. Герцог Нортумберленд смог быстро этого добиться, отдав французскому королю Булонь и получив только половину обещанной компенсации. Завоевание Генриха VIII оказалось ошибкой, за которую пришлось дорого заплатить. Решение герцога об уступке Булони на тот момент подверглось ожесточенной критике, свидетельствуя об утрате Англией превосходства на европейской политической арене, но оно положило конец разорительной политике агрессии. Как писал Уильям Пэджет герцогу Нортумберленду, «тогда было тогда, а теперь — теперь». Кале стал последним осколком бывших английских владений во Франции; скоро, однако, суждено было потерять и его. Герцог Нортумберленд вывел английские войска из Шотландии, положив конец еще одному любимому герцогом Сомерсетом направлению внешней политики. С наемниками, помогавшими подавить восстания на западе и востоке, рассчитались. Пожалуй, этот период можно рассматривать как время, когда островное положение Англии впервые проявилось столь явно.
