Книга Тюдоры. От Генриха VIII до Елизаветы I, страница 80. Автор книги Питер Акройд

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Тюдоры. От Генриха VIII до Елизаветы I»

Cтраница 80

Первым, кому было суждено умереть в ходе организованной Марией кампании, стал Джон Роджерс, каноник собора Святого Павла, который читал проповеди против католической реакции у креста на соборном кладбище. Именно его выбрали с целью «сделать первый шаг». Его увезли из Ньюгейта в Смитфилд, и в ходе своего последнего путешествия он увиделся с женой и десятью детьми, которые встретили его счастливыми возгласами, будто он ехал на банкет. Встретившиеся ему на пути люди подбадривали его. Когда Роджерса привязывали к столбу, ему предложили помилование за публичное отречение от своих взглядов. Однако он отказался. Был зажжен огонь. Казалось, что он не страдал, но купал руки в огне, «будто бы это была холодная вода». Настало время сожжений.

Одной из ранних жертв стал Джон Хупер, епископ Глостерский. Его везли из Ньюгейта с мешком на голове, затем конвой передал его в его епископство, где 9 февраля он был привязан к столбу. Страдания его были очень сильными, поскольку связки молодого хвороста горели крайне медленно; огонь достиг лишь его ног и нижней части тела; когда он погас, епископ вскрикнул: «Ради Господней любви, добрые люди, дайте мне больше огня!» — после чего зажгли более интенсивное пламя. Очевидец писал, что «он молотил себя руками в грудь, пока одна рука не отвалилась; он продолжил колотить другой рукой, пока из кончиков пальцев не потекли жир, вода и кровь…» Его муки длились еще примерно три четверти часа, и в конце концов он «расстался с жизнью тихо, словно ребенок в своей колыбели».

В тот же самый день ткач, мясник, цирюльник, священник, дворянин и подмастерье были приговорены к сожжению епископом Боннером по обвинению в непринятии доктрины пресуществления. В скором времени тюрьмы Лондона заполнились и другими кандидатами на мученичество. После признания священника виновным в еретичестве его ноги были сломаны железом, поэтому к столбу его пришлость привязать на стуле. Фокс в воспоминаниях о сожжениях времен правления Марии утверждает, что «когда его сжигали, он сидел, объятый огнем, маленькие дети подбегали и вскрикивали — настолько хорошо, насколько они могли говорить в своем возрасте: „Господи, даруй силы Твоему слуге и сдержи Свое обещание, Господи, даруй силы Твоему слуге и сдержи Свое обещание“».

За северными воротами Честера был сожжен молодой мужчина. Ему на макушку поставили банку дегтя и смолы, и, когда пламя достигло ее, горючая смесь потекла по его лицу. В Боу в одном огне были сожжены одиннадцать мужчин и две женщины; в то же самое время огню были преданы десятеро в Льюисе. Томас Хоукс, глядя смерти в глаза, сказал своим друзьям, что, если терпеть огонь будет возможно, он покажет это, подняв руки. Он трижды хлопнул в ладоши в огне перед тем, как ушел из жизни. Когда было зажжено пламя в Джесус-Грин, Кембридж, огонь поддерживали с помощью книг. Одной из них была книга о причастии на английском языке, и страдающий в огне поднял ее и читал до тех пор, пока дым и пламя не заволокли страницу. Другая жертва, по воспоминаниям, «сладко спала» в огне. Когда доктор богословия шел к столбу, он внезапно начал танцевать.

— Что это с вами, господин доктор? — спросил его шериф. — Как вы себя чувствуете?

— Ну, господин шериф, я никогда не чувствовал себя лучше, ведь я почти дома. Мне осталось пройти две ступеньки, и я уже сейчас в доме моего Отца.

Можно описать способ казни. В землю всаживался большой кол или столб, к которому вела лестница или планка. Жертву ставили на планку таким образом, чтобы его или ее было видно толпе; мужчин раздевали и оставляли в рубахах, женщин — в сорочках. Затем жертву приковывали к столбу цепями, оставляя свободными руки. Вокруг столба ставили связки древесины и хвороста. Порой было непросто разжечь пламя или контролировать его. Древесина могла быть слишком сырой, а ветер — дуть не в нужную сторону. Друзья жертв иногда привязывали небольшие кулечки с порохом к их шее, но случалось, что взрыв был слишком слабым, и это лишь усугубляло их страдания.

Очень часто жертвы перед казнью молились или пели. Они преклоняли колени и падали ниц перед столбом. Потом многие целовали столб или разложенные связки древесины. Присутствующие при сожжении не всегда или не обязательно сочувствовали приговоренным. Во многих случаях жертву забрасывали кусками дерева или камнями. Когда один мужчина, умирая, запел псалом, его оглушили ударом по голове. «Ей-богу, — обходительно обратился религиозный комиссар к ударившему, — вы испортили старую добрую песню». Количество уличных торговцев было не сосчитать, и на сожжении в Дартфорде «появились всевозможные продавцы фруктов с лошадьми, навьюченными вишней, и продавали свой товар». Любой принесший вязанку хвороста в огонь получал сорокадневную «индульгенцию» от мук чистилища, поэтому родители отправляли своих отпрысков с топливом для костра.

Стивен Гардинер считал, что нескольких сожжений будет достаточно и что жестокий пример побудит еретиков проявлять осторожность и хранить молчание. Но его оптимизм оказался преждевременным. Непоколебимость мучеников и открытое сочувствие многих присутствовавших на сожжениях тревожили его. Говорилось, что одно сожжение стоило больше ста проповедей против папства. Вероятно, некоторые попытки остановить череду убиений он предпринимал, но было уже слишком поздно. Кампания террора, возможно, принесла плоды; иногда предполагается, что своим постепенным свертыванием она обязана растущему общественному сопротивлению. Однако наиболее вероятная причина — сокращение численности самих еретиков.

Королева и кардинал Поул в особенности не видели никакой необходимости отменять казни. Еретики были дыханием ада, тлетворной опасностью для благополучия государства. Любой совращенный еретиками будет проклят навеки. В пасторальном письме в Лондон Поул писал, что «нет людей более вредоносных для общественного благосостояния, чем они». Королева считала их виновными в государственной измене и подстрекательствах к мятежу — двух величайших преступлениях, ей известных. Зараженный баран может заразить все стадо. Она не была одинока в этом убеждении. Великий реформатор Кальвин утверждал, что истребление проповедников ложных богов есть долг христианина; так, он организовал сожжение испанского теолога Сервета [58] за его отрицание Троицы. Кранмер восторженно отнесся к сожжению анабаптистки Джоан Бочер. Поэтому никто на самом деле не сомневался в важности сожжений. Под вопрос ставилась лишь их пригодность для выбитого из колеи общества.

За четыре года публичных сожжений были погублены почти триста мужчин и женщин; в подавляющем большинстве случаев сожжения происходили на юго-востоке Англии, который когда-то наиболее благоприятно воспринял религиозную реформу. При содействии епископа Боннера были уничтожены сто двенадцать жителей Лондона, в то время как в Йоркшире был сожжен лишь один мужчина. Этот факт может свидетельствовать о распространенности новой веры на севере Англии, но вместе с тем и отражать нежелание властей подвергать людей гонениям и смерти. Большинство пострадавших были ремесленниками и торговцами, независимыми работниками общества.

Важнейший вопрос, который задавали им дознаватели, был таков: «Что для вас таинство алтаря?» Если они не верили в то, что Тело и Кровь Христа физически и духовно присутствовали в хлебе и вине, они обвинялись в ереси. Епископ Боннер выносил приговор фразой «Поскольку ты, должно быть, один из них». На что узник отвечал: «Да, милорд, я есть один из них». Другой мужчина вызывающе произнес: «Мысль свободна, милорд». Появилось распоряжение о том, что наиболее строптивых можно подвергнуть пыткам. За три месяца до своей смерти королева отправила шерифу Хэмпшира жалобу, обвинив его в том, что он отменил сожжение мужчины, который отрекся от своих взглядов, когда его коснулся первый язык пламени. Так она получила прозвище Мария Кровавая.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация