Целью елизаветинского «урегулирования», как впоследствии стали называть эти меры, был компромиссный курс. Тем не менее невозможно утверждать, что урегулирование это одобрялось полностью. Католические епископы в составе палаты лордов противились мерам, и Акт о единообразии, восстановивший Книгу общих молитв, был в конце концов принят с перевесом всего в три голоса. Диспут между католиками и протестантами в Вестминстер-Холле ничего не решил. Один из спорщиков «вертелся во все стороны и вставал во всевозможные позы, топал ногами, махал руками, загибал свои бакенбарды, щелкал пальцами, попеременно поднимал и опускал брови». После дебатов Елизавета была вынуждена заключить в тюрьму двух католических епископов, чтобы те прилюдно не отлучили ее от церкви. Это был способ уменьшения оппозиции ее предложениям в палате лордов. Палата общин эти меры поддерживала, однако многие члены палаты лордов были настроены вызывающе враждебно. В конце концов, количество голосов за и против законопроекта было почти равным.
Королева желала успокоить споры в любых их формах; она поставила перед собой задачу прийти к широкому соглашению, при котором протестанты и католики могли бы жить в мире. Урегулирование, если оно таковым было, фактически не устраивало ни одну из сторон. Католики оплакивали отмену политического курса Марии, в то время как протестанты были склонны полагать, что английская церковь все еще оставалась папской. Пуританские критики называли Книгу общих молитв «выуженным из папской свалки хламьем, полным кощунств католическим требником». Тогда, по сути, существовало смешанное религиозное устройство, зиждущееся на компромиссе и приспособлении. В то время как церковная структура оставалась в большей степени нетронутой, литургия содержала древние, средневековые, лютеранские и кальвинистские элементы; церковь была протестантской по своему отношению к отправлению молитв, но католической с точки зрения обрядности. Это была, по всей видимости, наименее реформированная из всех реформированных религий, и она не ввела единообразной теологической системы. Ветхая телега должна была везти столько же пассажиров, сколь и раньше. Поэтому Елизавета оставалась осторожной. Ближе к концу ее правления Фрэнсис Бэкон, философ и государственный деятель, заявил, что у нее нет намерения заглядывать в душу каждому своему подданному. Она требовала лишь внешнего подчинения англиканской церкви ради сохранения порядка. Все англичане были обязаны посещать приходские церкви каждое воскресенье, а также по церковным праздникам; неповиновение наказывалось штрафом в один шиллинг. За двадцать лет государство четырежды меняло религию, и пришло время положить конец нововведениям.
Елизавета никому и никогда не позволяла вмешиваться в наведенный ею порядок, и порядок этот — за исключением короткого периода междувластия в XVII веке
[65] — сохранился практически нетронутым и по сей день. Один из ее советников отмечал, что она «поместила свою Реформацию на твердый камень, чтобы та оставалась неизменной». Это было чисто английское урегулирование: практичное, нежели умозрительное, объединявшее вместе предметы, которые в ином случае могли бы считаться несовместимыми; оно вводило компромисс и терпимость, а также немалую долю неопределенности. Елизаветинское урегулирование уцелело благодаря отсутствию в нем ясности. В Лондоне протестанты проповедовали только о предопределении и оправдании верой, в то время как в Йорке верующие молились, перебирая четки. «Разница между католиками и лютеранами, — сказала королева в разговоре с испанским послом, — по своей сути не так важна». Она требовала лишь такого решения вопроса, который бы позволил сохранить порядок и объединил ее подданных.
Можно проследить и политические причины обеспокоенности Елизаветы вопросом веры. Она не хотела ни потерять поддержку лютеранских принцев в Германии, ни вызвать враждебность католических королей европейских стран. Религия народа имела весьма важный внешнеполитический контекст.
Перед концом парламентского заседания спикер палаты общин испросил разрешения представить королеве петицию, которая имела существенное значение для благополучия королевства. Петиция содержала пожелание — или настойчивую просьбу — о том, чтобы королева вышла замуж и родила наследника. Только так можно сохранить мир и порядок в королевстве и защитить трон от внешних врагов. Елизавета выдержала паузу, после чего дала пространный ответ, в котором выразила желание остаться «девственницей, коей вы видите меня». Она таинственно намекнула на опасность того, что любой может «оставить доброту и проявить неблагодарность». Наследник мужского пола, другими словами, может попытаться вытеснить ее, что всегда было опасностью для женщины-монарха.
Затем Елизавета сняла с пальца коронационное кольцо. Она заявила, что получила это кольцо на священном условии, что она связана узами брака с королевством и не примет никого другого в качестве партнера. Будет вполне достаточно, если на ее могиле будет написано: «Здесь лежит Елизавета, которая правила, будучи девственницей, и умерла, будучи девственницей». Это ее заявление оказалось верным. Опыт ее матери и сестры продемонстрировал ей все опасности замужнего положения, а один из ее докторов высказал предположение, что Елизавета может не вынести родов. И конечно, как она сказала, она могла опасаться наследника мужского пола. Испанский король Филипп, ее зять, уже предлагал взять ее в жены; Елизавета некоторое время вежливо избегала разговоров на эту тему, не озвучивая отрицательного ответа. Прямой отказ последовал позже, когда она объявила, что не может выйти за него, поскольку является протестанткой.
Когда парламент наконец собрался во вторую неделю мая, испанский епископ сформулировал характер изменений. «Святые Дары были вчера вынесены из королевской часовни, месса была проведена на английском языке. Епископы, что не дадут клятву [верности], будут лишены сана; а когда они будут лишены сана, королева продолжит работу и утвердит их преемников». Действительно, все за исключением одного были лишены сана епископа и заменены более подходящими людьми. Монахи и монахини разлетелись кто куда; статуи Девы Марии и святых были в очередной раз убраны из занимаемых ими ниш, равно как исчезло распятие с галереи над алтарной преградой. Новую литургию признавали очень медленно — если не сказать скрепя сердце; и тем не менее спустя поколение она стала сердцем английской религии. Еретики времен царствования Марии уже давно были освобождены из тюремных камер. И все же не все было столь безоблачно. Жители севера не признавали Книгу общих молитв и вновь шепотом заговорили о восстании.
Королева умело управляла своим парламентом. С помощью Сесила и других советников она с легкостью лавировала между католиками и более радикальным духовенством, возвратившимся из изгнания, в котором оно находилось при Марии. В каком-то смысле Елизавета стала символом возрождающейся нации. Ее личный опыт прямо отразил тяготы государства. Она была в опасности во время царствования Марии и Филиппа, терпела лишения, и жизнь ее была подвержена настоящим угрозам. Елизавета была узницей. Теперь она восторжествовала.
