— Да, господин офицер. Я скажу все, лишь бы вы не тронули нас, несчастных евреев.
— Зачем мне вас убивать? Вас отвезут в райцентр, предоставят жилье.
Калач рассмеялся и заявил:
— Даже с прислугой.
Бонке повернулся к начальнику полиции.
— Мне удалить вас отсюда, Калач?
— Молчу, герр гауптштурмфюрер.
— Итак, у меня к вам, Годман, всего один вопрос, верный ответ на который спасет жизнь вам и вашей семье.
— Я готов.
— Где ценности, что вы вывезли из Гороша?
— У меня ничего нет.
— Значит, и жизнь вашей семьи ничего не стоит.
— Подождите, мне надо принести.
Бонке взглянул на Калача.
— Сопроводи!
— Сара, дети, не бойтесь, нас не убьют, — сказал Годман и ушел вместе с начальником районной полиции.
Вернулся он с саквояжем, поставил его на стол.
— Вот, господин офицер, все, что у меня есть.
— Откройте замок!
— Ах да, извините.
Годман снял с шеи шнурок, на котором висел ключ, открыл замок.
Гауптштурмфюрер распахнул саквояж. В нем были бумажные пакеты. Он достал один, развернул. На стол посыпались золотые коронки, сережки, мелкие броши. Во втором было то же самое.
Калач шмыгнул носом и заявил:
— Ничего себе! Да тут целое состояние.
— Это для работы. Какое состояние? — проговорил Годман.
Бонке развернул все пакеты. Везде одно и то же: кольца, перстни, сережки, колье, браслеты от часов, цепочки.
— Гут, господин Годман. — Он вернул ценности в саквояж, закрыл его, взглянул на дантиста. — Это все?
— Да, господин офицер.
— В городе ничего не оставили?
— Зачем оставлять? Мы насовсем уезжали.
— А что в баулах?
— Там только обычные вещи, посуда.
— Собрать все, что вывозили!
— Позвольте это сделать жене, она распаковывала сумки.
Бонке кивнул Калачу, тот приказал младшему полицейскому:
— Шмаров, проследи!
— Слушаюсь!
Вскоре посреди комнаты стояли три баула.
— Нехилые у них вещички и посуда, господин гауптштурмфюрер, — сказал Шмаров. Один столовый набор из серебра да подсвечник чего стоят. А еще две шубы, пальто новое, костюмы, сшитые в ателье. Такие в магазине не купишь.
— Хорошо. — Бонке посмотрел на дантиста. — Вы отдали ценности, я держу слово. — Он взглянул на Шмарова и приказал: — Беги к шарфюреру, который находится в бронетранспортере, скажи ему, чтобы механик-водитель подогнал его к заднему забору.
— Слушаюсь! — Шмаров убежал.
Бонке посмотрел на семью и проговорил:
— Поднимайтесь и огородом идите к задней калитке. Вас проводит господин Калач. Тебе, Мирон, никого не трогать, посадить всех в десантное отделение и охранять до подхода солдат. Потом придешь на площадь.
— Понял, господин гауптштурмфюрер.
Калач и Бугаев увели семью евреев.
Бонке прошел в центр села.
Там уже толпился народ. Полицаи в деревне действовали оперативно.
Заместитель начальника районной полиции доложил:
— Собрали всех!
— Сколько и кого?
— Минуточку, герр офицер. — Полицай достал клочок бумаги, глянул на него. — Так, мужиков одиннадцать, баб девятнадцать, трое мальчишек, пять девчонок, четверо дедов, пять бабок, четверо младенцев с матерями.
Из проулка, где задержались полицаи, вдруг послышалось:
— Удрали трое, в лес бегут!
Гауптштурмфюрер приказал солдатам:
— Выйти на околицу, уничтожить!
Эсэсовцы вышли в проулок. Забили автоматы.
Солдаты вернулись, и шарфюрер доложил:
— Ваш приказ выполнен, господин гауптштурмфюрер. Беглецы не успели скрыться в лесу.
— Хорошо. Кто бежал?
— Две бабы да пацан.
— Ладно. — Командир роты СС повернулся к толпе, окруженной полицаями. — Кузьма Тимофеев!
— Здесь, — ответил бывший управляющий отделением.
— Выйди вперед, повернись к народу.
Тимофеев подчинился.
Бонке указал на него и обратился к жителям:
— Этот ваш односельчанин скрывал у себя семью евреев. Вы прекрасно знаете, что это тяжкое преступление. За это полагается смертная казнь, причем всем вам. Но, учитывая, что нам вовремя удалось пресечь преступление, крайних мер я применять не буду. Сейчас вы пройдете в сарай, что на отшибе. Зайдете в него без суеты и давки, разместитесь там. Посидите сутки без воды и хлеба. Завтра в это же время староста выпустит вас. Надеюсь, это послужит вам уроком. И запомните все, в следующий раз за укрывательство евреев, цыган, красноармейцев, партизан мы сотрем с лица земли вашу деревню. Староста!
— Я, господин гауптштурмфюрер.
— Ведите людей в сарай.
Толпа заволновалась. Веры эсэсовцу не было, но и другого выхода тоже. Дернешься — полицаи и солдаты тут же перестреляют всех. Поэтому люди медленно, с плачем, но пошли к сараю. Полиция сопровождала процессию.
Последним шел Бонке.
Людей завели в сарай. Староста закрыл двери, сунул ключ в карман.
Гауптштурмфюрер подозвал к себе оператора.
— Сейчас начнется самое главное. Снимай так, чтобы в кадры и фото не попали наши солдаты. Только полицейские.
Прогрохотал бронетранспортер, встал в проулке.
Подошел Калач, доложил:
— Евреи на месте, под охраной.
— Гут, приступайте к работе, господин начальник полиции.
— Слушаюсь. Становись!
Полицаи выстроились в шеренгу.
Калач отдал команду. Его подчиненные бросились к грузовику достали из кузова канистры с бензином.
Калач подумал и отдал еще один приказ:
— Поставьте канистры. В овине должны быть снопы соломы. Тащите их сюда, обложите сарай, чтобы быстрей разгорелось.
Когда все было готово, каратели встали вокруг сарая, облили солому и стены бензином. Начальник районной полиции достал спички.
Бонке крикнул:
— Калач, поджигать перед камерой!
— Хорошо.
Он дождался оператора, чиркнул спичкой, бросил ее на солому.
Снопы тут же взялись огнем, от них загорелись стены и соломенная крыша. Повалил дым. Люди в сарае поняли, что их сжигают заживо, закричали, забились в ворота. Полицаи и гауптштурмфюрер смеялись, а сарай разгорался. Вскоре рухнула крыша, обрушились стены, крики смолкли.
