Калач взглянул на командира роты. Мол, как я их?
Бонке кивнул.
— Ты умеешь проводить инструктаж доходчиво и просто, без особых церемоний. Уходим.
Гауптштурмфюрер и начальник полиции вышли на улицу.
Начальник полиции кивнул на саквояж и заявил:
— Надеюсь, вы по справедливости поделитесь со мной, господин гауптштурмфюрер?
— Конечно, Калач. Ты слишком опасен, чтобы тебя обманывать.
— Это верно, герр гауптштурмфюрер. Вопрос разрешите?
— Да.
— Что будем делать с евреями?
— Проверим, не осталось ли золото в Гороше. Евреи — хитрый народ. Надо выяснить, с кем хоть как-то общался Годман.
— Узнаю, но вряд ли мы найдем кого-то. Как я уже говорил, семья дантиста вела замкнутый образ жизни.
— Но дети ходили в школу?
— Сын и старшая дочь должны были по возрасту.
— Значит, у них остались друзья, подруги, у тех есть родители. В общем, надо все тщательно проверить.
— А если проверка ничего не даст?
— Тогда допросим все семейство с пристрастием. Ты же у нас мастер на такие дела.
Калач усмехнулся.
— Да, я умею развязывать языки. Но думаю, что пытать Годмана не придется.
Бонке удивленно посмотрел на начальника полиции.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Достаточно отдать мне десятилетнюю Соню. Когда еврей увидит, что я буду с ней делать, он расскажет обо всем, даже о том, как появился на этот свет.
— Гут. Забирай эту грязную девчонку.
— А вы не желаете заняться шестилетней Леей? С виду она вполне пригодна для этого.
Гауптштурмфюрер сморщился.
— Смеешься, Калач? Чтобы я, офицер СС, да с еврейкой? Никогда. Для них у меня есть пуля или веревка.
— Я не такой брезгливый.
— Вот и займешься ими. Передай на кухню, чтобы выделили продукты для семьи. Обычный паек. Вечером вернемся сюда.
— Уже сегодня?
— Потом не до них будет. Да и решать дела надо сразу. Как у вас говорят, не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня.
— Так точно!
— Вот и не будем откладывать.
В поселок въехали бронетранспортеры взводов Людвига Ромберга и Мартина Эбеля. Вскоре на доклад явился оберштурмфюрер Венцель. Потом Бонке, Венцель и Калач направились в комендатуру для доклада об успешном проведении операции «Листопад». Рота же заняла позиции обороны поселка по штатному расписанию. Отдыхать карателям предстояло там.
Глава третья
В тот же вечер, ближе к ужину, в партизанский отряд, находящийся в Осиповском лесу, на лошадях и пешком повалили мужики и бабы, оставшиеся в живых. Никого не было только из Лозы. Сторожевые дозоры останавливали беглецов, расспрашивали их и пропускали. Скоро вся поляна перед штабной палаткой была забита людьми.
К ним вышли командир отряда, бывший второй секретарь райкома Павел Дмитриевич Осетров и политрук, в недавнем прошлом член бюро районного комитета комсомола и заместитель директора автобазы Иван Михайлович Карасько, которого из-за молодости партизаны больше называли просто Иваном. Подошли командиры взводов, рядовые бойцы, не занятые повседневной службой.
Рассказы местных жителей повергли их в шок.
Растерявшийся политрук проговорил:
— Что, вот так ни за что ни про что нагрянули эсэсовцы и положили людей?
— Да вот так, ни за что ни про что, — со слезами ответила ему женщина, медсестра из Павлинки. — Сначала немцы говорили что-то про партизан и евреев, а потом… — Она не смогла продолжить, разрыдалась.
Осетров обвел взглядом толпу.
— Что-то я не вижу среди вас жителей деревни Лоза.
Вперед вышел пожилой мужчина:
— А это потому, секретарь, что нет больше жителей Лозы.
— Как это?
— Пожгли всех ироды заживо.
— Пожгли? — Командир отряда никак не мог понять, что это значит.
— Да. Я из Ясино, у меня в Лозе родственник с семьей жил. Когда двинулись сюда, зашел в деревню, хотел проведать, что с ними, а там сожженный сарай, тот, что недавно поставили, а на пожарище человеческие останки. Много, вся деревня.
— Как же это?
— А вот так, секретарь. Не веришь — отправь своих бойцов посмотреть.
— Я верю, но надо проверить. Не в обиду тебе… как звать?
— Поликарпом при рождении нарекли.
— Не в обиду тебе, Поликарп, но проверить надо хотя бы потому, что в деревне мог кто-то выжить. Возможно, есть раненые или дети, которых родители спрятали.
— Ты начальник, тебе и решать.
Осетров повернулся к Карасько.
— Ты, Иван, политрук, твоя обязанность работать с людьми. Вот и работай, пока я разведку в Лозу отправлю.
— Да, Павел Дмитриевич.
Политрук, взводные и рядовые партизаны стали успокаивать сельчан. Кто-то расспрашивал про своих родных.
Осетров вызвал к палатке начальника разведки, бывшего комсорга районной МТС Игната Лазурина.
Тот тут же прибыл и сказал:
— Я все понял, Павел Дмитриевич, и послал бойца собрать моих людей на восточном краю леса.
К ним подошли партизаны, которые были родом из Лозы.
Старший из них, мрачный, как-то посеревший, заявил:
— Мы тоже пойдем!
— Я понимаю ваше состояние, мужики, но толпой идти в деревню нельзя, — сказал Осетров, взглянул на старшего из Лозы, отделенного командира первого взвода Родиона Коняева, и продолжил: — Ты бы не настаивал, а, напротив, повлиял бы на односельчан.
Коняев сощурил глаза.
— А скажи мне, командир, кто из твоей семьи остался в районе? Кто из нее во время налета гитлеровцев был на деревне?
Осетров, сильно простуженный, откашлялся и проговорил:
— Ты же знаешь, Родион, что семьи всех руководителей района, начальников органов НКВД, отдела ГБ, офицеров, воюющих на фронте, были вывезены в тыл по распоряжению первого секретаря обкома партии. Он поручил такой приказ из республиканского ЦК. Зачем спрашиваешь о том, что тебе известно?
— Значит, твоя родня в безопасности. Ну, конечно, все же семья второго секретаря райкома. А вот моя Дарья да сыновья четырех и восьми лет остались в Лозе. Их эвакуировать приказа не поступало, потому как мы простые колхозники. Ты хочешь остановить нас?
— Пойми, Родион, вы сейчас не в колхозе находитесь, а в партизанском отряде, войсковой части, действующей в тылу противника.
