В 14.30 квартиру покинули и Шелестов с Сосновским.
Они спустились в подвал, дошли до торца. Капитан легко открыл дверь, из-за которой пахнуло нечистотами.
— Говорил же, аромат тут еще тот, — сказал Сосновский, поправляя автомат и подсумок.
— Это еще ничего. Когда я в Ленинграде служил в тридцать восьмом, у нас в доме прорвало канализацию. Вот тогда запах был, хоть противогаз надевай. Но поспешим, Миша.
Сосновский, освещая тоннель фонарем, быстрым шагом направился ко второй лестнице. Шелестов, дабы не мешаться, хотел было перейти на другую сторону, но посмотрел на то, что текло у него под ногами, и предпочел идти за Сосновским.
Вскоре они дошли до второй лестницы.
Сосновский посмотрел на нее и сказал:
— Здесь.
Шелестов взглянул на часы. 14.50.
— Быстро пришли.
Капитан кивнул и проговорил:
— Да, это самый простой этап, дальше будет сложнее. Поднимаемся?
— Давай.
Сосновский чуть подумал и предложил:
— Может, сначала я? Аккуратно сдвину люк, послушаю, посмотрю. Если меня заметит охрана, то хоть ты останешься живым.
Шелестов усмехнулся и заявил:
— Ты же знаешь, Миша, что не выполнить задание мы не можем. Это будет смертный приговор. Выживем здесь — нас потом свои расстреляют. Пойдем вместе. Нет у нас другого выхода.
— Что ж, ты прав, пойдем. Я впереди, ты за мной.
Они начали подниматься по лестнице, добрались до люка.
Сосновский слегка нажал на него, приподнял, посмотрел во все стороны и шепнул:
— В складе никого.
— Дверь в кухню открыта? — так же шепотом спросил Шелестов.
— Нет.
— А если она на замке?
— Пройдем. Выходим, да?
Шелестов вновь посмотрел на часы.
— Четырнадцать пятьдесят шесть. Пора. Выходим.
Офицеры поднялись в склад, встали по краям двери. Она была не заперта, только захлопнута.
— Приоткрой створку, посмотри, что на кухне, — сказал Шелестов.
Сосновский заглянул в соседнее помещение, тут же закрыл дверь и сказал:
— Там трое, все в строгих костюмах с галстуками-бабочками. Один рядом, в двух шагах, двое левее, у ближнего в руке поднос. Из основного зала доносится шум.
— Где наши на мотоцикле? Не хватало, чтобы им не удалось захватить пулемет или мотоцикл сломался по пути.
— Тогда будем работать вдвоем.
— Надо было взять с собой одну гранату.
— Обойдемся. Нам несподручно ее использовать. Мы будем слишком близко к Кубе и Генкелю. Но где же, черт возьми, Буторин с Коганом?
Готовился к боевой операции и старшина Егоров. Он, настоящий охотник, основательно оборудовал свою позицию, видел и жандармов на мотоциклах, и трех эсэсовцев, застывших мумиями у фасада и центрального входа. На его глазах к резиденции подъезжали высокопоставленные нацистские чины. В то время, когда они заходили в зал, старшина заметил и двух эсэсовцев внутри.
Егоров заранее подготовил и путь отхода, убрал весь мусор с лестницы и пролетов, выбрал запасные огневые позиции. После этого он залег между двух обломков стены, прицелился в одного эсэсовца, второго, третьего, положил рядом запасной магазин и стал осматривать Поданский переулок.
Время шло, а мотоцикл с Буториным и Коганом все не появлялся.
Угроза срыва операции возникла на Кайзерштрассе.
Коган вел мотоцикл спокойно и все же привлек внимание пешего патруля, причем армейского, а не полицейского. Его появление здесь объяснялось просто. Из части, расположенной неподалеку, угнали командирский автомобиль двое пьяных солдат. Это случилось за полчаса до появления здесь советских диверсантов. Начальник патруля, возможно, и не попытался бы остановить мотоцикл. Пусть едет. Но его удивило, что на месте водителя и пулеметчика находились гауптман и обершарфюрер.
— Стоять! — крикнул он.
Естественно, Коган и не думал останавливаться.
Начальник патруля подал команду трем своим подчиненным. Они тут же привели в готовность автоматы и выбежали на проезжую часть.
— Мочи их, Витя! — закричал Коган, и Буторин нажал на спусковой крючок пулемета.
Загрохотал «МГ‐34», солдаты рухнули на асфальт. Когану потребовалось огромное усилие, чтобы не налететь на них. Каким-то образом он сумел объехать трупы.
Но начальник патруля не попал под очередь. Он отпрыгнул к магазину, откуда дважды выстрелил из «вальтера» и ввалился внутрь.
Пули не задели Буторина и Когана, но одна из них попала в двигатель со стороны Бориса. Мотоцикл зачихал, левый цилиндр заклинило, но продолжал работать второй, правый. До поворота в Поданский переулок оставалось еще метров двадцать.
— Ну, давай! — простонал Коган.
Буторин водил стволом пулемета из стороны в сторону.
Люди, бывшие в то время на Кайзерштрассе, попрятались во дворах ближних домов, магазинчиках, лавках.
Из левого цилиндра повалил черный дым.
Коган крикнул Буторину:
— Не доедем.
— Не доедем, так докатим. Нам главное — пулемет, — ответил тот.
Из закоулка выбежали еще трое солдат.
Буторин расстрелял и их.
— Черт, теперь и у резиденции нас слышно.
— Да и хрен с ним! — заявил Коган, поднялся на подножках и, как коня, погнал мотоцикл: — Ну, давай, родимый!
Странное это было зрелище. Мотоцикл с коляской, окутанный черным дымом, двигался по одной из центральных улиц города Минска. Еще страннее было слышать русскую речь, плотно сдобренную отборным матом, выдаваемым людьми в немецкой форме.
Услышали стрельбу экипажи мотоциклов жандармерии и эсэсовцы. Один из них вызвал старшего, офицера своей роты.
Жандармы развернули мотоциклы в сторону Кайзерштрассе. Из-за дома подошел охранник. Офицер вызвал изнутри одного солдата. Теперь у входа, ближе к ограде, было семеро эсэсовцев. Они вышли за пределы ограждения, трое перебрались на другую сторону дороги.
Старшина Егоров видел эти действия противника, выругался и буркнул себе под нос:
— Черт бы побрал этих хваленых диверсантов из особой группы! Дойти до цели тихо не смогли.
Старшина прекрасно понимал, что диверсанты из особой группы выполняли самую ответственную и сложную работу. Эта реплика вырвалась у него сама собой. Да и досадно было. Ведь офицеры подошли почти к переулку, и на тебе, засветились.
Он видел не мотоцикл, а только черный дым, клубами поднимавшийся над Кайзерштрассе. По ним Егоров и определил, что офицеры особой группы вот-вот вырулят в переулок, где их уже ждет засада.
