— Нет, — ответил майор. — Я сам справлюсь.
— Понял. Смотрите за еланью, я скоро подъеду.
«ГАЗ-А» оказался у бункера в 8.58.
Командир группы открыл вход.
Капитан с радиостанцией спустился по лестнице, поставил ее на стол.
Шелестов взялся за дело. Он вставил гарнитуру, приказал Сосновскому вынести наверх лучевую антенну, проверил настройку, получил сигнал соединения и начал стучать ключом.
В Москву ушла шифрограмма с сообщением о выполнении задания.
Прошло больше получаса. В 9.40 Шелестов записал текст ответа, быстро расшифровал его, тут же бросил бумажку в пепельницу, сжег ее и проговорил:
— Работа в Минске признана выполненной. Задача, поставленная нам товарищем Берией, подтверждена. Лаврентий Павлович настаивает на скорейшем проведении акции возмездия. Такие вот дела, парни. — Шелестов посмотрел на подчиненных. — На скорейшем! Это приказ.
Буторин хмыкнул и проговорил:
— Да уж, товарищ Берия может просить, настаивать, требовать. Но все это означает только одно: приказ, который должен быть выполнен любой ценой. Ничего нового.
Тут в бункер спустился командир отряда, подъехавший на «эмке».
— Не могу понять, как вам удается на легковых машинах перемещаться по лесу, где, как мне кажется, и танк застрянет. А тут «ГАЗ-А» и «эмка». Кстати, наш «Опель» не развалился после отхода из Минска?
— С ним пришлось поработать, но сейчас можно ехать хоть в Москву, — ответил Горбань.
— Да мы бы с удовольствием туда отправились, но нам надо в Горош.
Горбань взглянул на Шелестова и осведомился:
— Сеанс связи вы уже провели?
— Так точно! Работа в Минске признана выполненной, задание по акции возмездия в Гороше подтверждено.
Командир отряда присел на табурет и проговорил:
— Мне стало известно, что перед сожжением людей в Лозе полицаи с командиром роты эсэсовцев вывезли оттуда семью евреев. Сейчас нам удалось уточнить, что стало с этими людьми в Гороше.
— Кто уточнил? — спросил Шелестов.
Командир отряда улыбнулся и ответил:
— У вас, майор, свои секреты, у меня свои.
— Я имею на них право, а вот вы, Федор Моисеевич, нет. Это вам хорошо известно.
— Хорошо. Уточнил человек, связанный с отрядом. Это Петр Михайлович Матвеев, бригадир обходчиков на железной дороге. Живет с женой Марией на Вокзальной. Детей нет. У Маши по женской части проблемы. Не могла родить.
— Откуда Матвеев узнал о еврейской семье?
— Вы, майор, прямо как следователь на допросе.
— А вы были у следователя на допросе?
— Нет, но…
— Тогда не говорите об этом.
— А вы что, были?
— Представьте себе, был, причем не раз, но это к нашему делу никакого отношения не имеет.
Командир отряда и начальник штаба переглянулись.
— Странно, — проговорил бывший председатель исполкома Готлинского района. — Вы, старший офицер, командир особой группы НКВД, и под следствием?
— В изоляторе и маршалы сидели. Но давайте к теме. Повторяю вопрос, Федор Моисеевич. Как ваш человек, этот самый Матвеев, узнал о евреях?
— От второго нашего человека, Ефима Рогозы.
— Третий и четвертый тоже будут? — поинтересовался Шелестов.
— Нет, у нас только два человека в Гороше. Они известны лишь мне, начальнику штаба, политруку и связному, который два раза в месяц наведывается к Матвееву.
— Что поведал ваш второй человек? Чем он занимается?
— Ефим Рогоза — шофер на полуторке, приписанной к ресторану «Парус», сейчас «Мюнхен». За продуктами в Минск ездит. По совместительству он работает и на Калача.
— Как это?
— По заданию командования отряда.
— Как вам удалось внедрить его к самому Калачу?
Горбань свернул самокрутку. Папиросы у него кончились. Шелестов предложил ему свои, но командир отряда отказался.
— Перед смертью, как говорится, не надышишься, надо привыкать к тому, что есть, — сказал он и закурил.
Тут же весь бункер заполнил едкий дым.
— История такая, — продолжил Горбань. — Рогозу я знал еще до войны, он как-то подменял моего водителя в поездке по району. Нормальный, смышленый парень.
— Извините, что перебиваю, — сказал Шелестов. — Но почему этот нормальный смышленый парень оказался в Гороше, а не был призван в Красную армию?
Ему ответил начальник штаба, бывший заместитель военкома Готлинского района:
— Призвать-то призвали, да отправить в город не успели. Может быть, это и спасло ему жизнь. Колонну, состоявшую из трех машин с мобилизованными, разбомбили «Юнкерсы». Железную дорогу они разрушили ранее. На какое-то время Горош оказался отрезанным от Минска. — Начальник штаба кивнул на Горбаня и продолжил: — А тут Федор Моисеевич объявил, что формируется партизанский отряд. Нам надо иметь своих людей не только в Готлинске, но и в Гороше, несмотря на то что в соседнем районе формировался отряд Осетрова. В секретных распоряжениях, которые были доставлены во все районы западных областей, было прямо указано, что создавать агентурные сети надо везде, где только возможно, не ограничиваясь районами базирования отрядов. Ну а раз в Гороше были люди, то их и привлекли. А к Калачу в стукачи Ефим попал очень просто. В Горош вернулся некий Николай Трепко, дезертировавший из Красной армии. Немцы взяли столицу Белоруссии быстро уже в конце июля, так вот этот тип сбежал из части. По дороге он сильно простудился и слег. Ефим узнал, что Трепко после выздоровления намерен податься в полицаи, опередил его и сдал Калачу. Трепко расстреляли, найдя у него комсомольский билет и обвинив в сотрудничестве с партизанами. Ефим же стал стукачом самого Калача. Проживает он на улице Береговой. Родителей успел отправить в эвакуацию, женат не был. Именно Калач и пристроил Рогозу шофером в ресторан. На Береговой осталось всего несколько семей, ближе к церкви. Ефим живет почти у реки. Он и видел, как семья евреев была загнана в дом, расположенный недалеко от его подворья. Евреев охраняли, к ним приезжали Калач и командир роты СС. Потом их тела полицаи бросили в реку. Видимо, Калач и гауптштурмфюрер получили от них то, что хотели, а потом убили.
Шелестов кивнул и сказал:
— Понятно. Значит, у Калача и командира роты СС на Береговой есть что-то наподобие тайной базы?
— Ну, база — это громко сказано, но брошенный дом они использовали.
— С подворья Рогозы виден этот дом?
— Да.
— Хорошо. — Командир особой группы повернулся к начальнику штаба партизанского отряда. — Давай свой план, капитан. Послушаем, что ты придумал.
