— Только, товарищи, не обессудьте, продуктов в обрез, — сказал он.
— У нас своя провизия имеется, да и перекусили мы, — ответил Шелестов.
— Тогда говорите, с чем пришли. Не спрашиваю, кто вы, все равно не скажете. Мне вполне достаточно, что от товарища Горбаня.
— Добро, Ефим, слушай, что надо сделать, причем как можно быстрее, возможно, прямо сейчас.
— Слушаю.
— Сделать надо вот что… — говорил Шелестов недолго.
Рогоза не успел выкурить немецкую сигарету, выслушал майора, задумался ненадолго, потом проговорил:
— Зайца, так звали Гришу в детстве, определю в хату слева от своей. Она напротив той, где Калач с командиром роты СС держал, а потом убил семью евреев из Гороша. У них саквояж был, потом Калач привез чемодан какой-то. Тогда-то, видать, и погибла семья Годмана. Вытащили у них все ценности и отправили на тот свет. На следующий день полицаи по домам ходили. Народ, понятное дело, ничего не видел и не слышал. Я также. После этого страшная хата пустует. Думаю, вы не пожелаете туда заселиться. Поэтому для вас, майор, подойдет подворье справа. Но решайте сами. Насчет сообщения Калачу, это только утром. Сегодня днем он приходил в ресторан, на девять вечера заказывал шлюху с ужином. Так что сейчас этот гад очень занят.
— Хорошо, так когда ты сможешь связаться с начальником полиции?
— Вообще-то, он встает рано, в шесть утра уже на ногах. К этому времени я и зайду в административную зону. Калач при отделе полиции проживает, боится снимать хату. Его подворье люди сожгли после того, как он расправился с семьями активистов. Но этот храбрец и в свой дом не пошел бы. Правильно боится. В Гороше даже теперь найдутся мужики, которые завалят его. Так что к шести. Это вас устроит?
— А как быстро он может связаться с комендантом? — спросил Шелестов.
— Точно сказать не могу, хотя тот тоже в шесть утра делает пробежку внутри административной зоны. Забавное зрелище — впереди мотоцикл с тремя эсэсовцами, позади еще один. Он между ними. Покойный штурмбанфюрер Фишер, чтобы ему в аду гореть, постоянно смеялся над этим.
Командир группы прикинул по времени, кивнул и сказал:
— Хорошо, в шесть утра пойдет.
— А раньше и толку нет.
— Как ты пройдешь по поселку, да еще в административную зону, во время комендантского часа?
— У меня пропуск есть. Калач у Фишера выпросил. Могу ходить по Горошу круглые сутки.
— Отлично. Покажешь соседский дом, а то мы еще наделаем шуму.
— Значит, решили в соседнем остановиться? Покажу, конечно. Сейчас пойдете?
— Да, нам надо выспаться.
— Добро, сначала вас провожу, потом Зайца. Мы с ним еще посидим, поговорим о жизни в Готлинске.
— Ты хорошо запомнил, что надо сказать Калачу?
— На память не жалуюсь.
— Ну так веди.
Рогоза провел группу в брошенный дом. Видимо, люди уходили оттуда в спешке. Там осталась мебель и прочее, самое необходимое.
Несмотря на, казалось бы, спокойную обстановку, командир группы приказал:
— В охранение два человека, один во двор к калитке, другой в сад. Первыми заступаем я и Сосновский, потом Буторин и Коган. Смена в два часа, подъем в пять тридцать. И никаких вопросов. Витя и Боря — отдыхать, Миша — на пост.
Ровно в 6.00 Рогоза постучал в дверь комнаты Калача, находившуюся рядом с помещением, где нес службу помощник дежурного.
— Кого там принесло? — раздался изнутри недовольный, сонный голос.
— Это я, господин начальник полиции, Григорий Рогоза. Доброго вам утра.
— Чего надо?
Калач открыл дверь. Опухшая физиономия начальника полиции говорила о том, что ночь он провел пьяную и бурную.
— Да тут такое дело. Вчера у церкви, как с работы шел, встретил дружка детства из Готлинска.
— Ты мне о дружке пришел рассказать, идиот?
— Вы послушайте меня, господин Калач. Поселку может грозить большая опасность.
— Заходи.
Рогоза пошел в комнату. Калач умылся из ведра, начал одеваться и приказал:
— Говори!
— Так вот, у церкви встретил я дружка детства Гришу Зайцева. Он от партизан бежал.
— Чего? — Хмельная одурь быстро сошла с полицая. — От партизан?
— Точно так, и интересные вещи рассказал мне вечером. Я все передать не могу, не запомнил. Вам бы самому с ним поговорить.
— Где он?
— Так тут, у отдела. Я его сюда доставил.
— Зови!
Рогоза привел Зайцева.
Тот снял кепку, поклонился и сказал:
— Здравия желаю, господин начальник полиции. Я много о вас наслышан.
— По делу говори. Как попал к партизанам, почему бежал и заявился в Горош?
— Угу, сейчас. Попал случайно, из дальнего района от тетки домой ехал, в лесу у болот меня дозор остановил. Мужики с винтовками допрос устроили. Мол, почему ты не в армии, тут чего ради болтаешься? Я объяснять начал, а тут их начальник пришел и повел меня на базу.
— Где эта база?
— Так в том же дальнем лесу, у самых болот. Командир отряда, бывший председатель райисполкома Горбань, опять мне допрос учинил. Обвинил в дезертирстве, сказал, выбирай — в отряде служишь либо висишь на ближайшем дереве. Чего мне делать оставалось? Согласился. Это с неделю назад было. Приставили меня к кухне. А она рядом со штабной палаткой. Я разносил жратву по постам охранения, узнал, где они стоят, решил бежать. В Готлинск вернуться не мог, есть на то причина. Я и от тетки шел, чтобы шмотки быстро собрать и свалить куда-нибудь подальше. Решил бежать, стал момента ждать. Вечером из штабной палатки вышли командир отряда и бывший заместитель военкома района, капитан. И меж собой говорят. Дескать, восемнадцатого числа немцы наших в Германию отправлять будут. Ни хрена не дадим. Все готовимся к маршу к Горошу. Первый взвод на железную дорогу, разобрать пути, остальные к хлебозаводу и западной окраине. Устроим немцам и их холуям, извините, шабаш, как в Минске диверсанты учинили. Всю нечисть перебьем. Начинаем восемнадцатого числа поутру. В ту же ночь я сбежал. День добирался до Гороша, шел через Лозу и Ясино. В деревне страх чего видел, да и в селе тоже. Я еще у партизан удивлялся, чего это недалеко от базы баб с детьми да подростков так много. Повар мне сказал тогда, что это беженцы из Ясино, Карчехи и Павлинки.
— Как ты пост охранения поселка прошел? — спросил встревожившийся Калач.
— Да не видел я поста, к улице Комсомольской, извините, Северной, вышел и сразу в проулок подался, где продмаг. Оттуда к церкви. А там гляжу, Рогоза от центра идет. К нему подошел, он меня домой к себе привел.
— С чего тебе в Готлинск нельзя?
