Я решила, что больше не буду убегать.
Как ни крути, Эмиль прав. Надо потерпеть, дождаться пока ситуация не изменится, как ждет он. И я обязательно дождусь.
Возвращались мы в тишине, я смотрела на проплывающие мимо улицы. После набережной напряжение спало. Кожу вокруг рта покалывало от нежданного поцелуя. Эмиль стал реже бриться, хуже следит за собой, а это верный знак, что выматывается.
О том, что будет вечером, я старалась не думать. Может, еще ничего не случится.
У воды я продрогла, так и не сумела отогреться в машине, и дома мне неожиданно захотелось кофе.
В коридоре я возилась с тонкими ремешками туфель. Эмиль снял пиджак, прошел в кухню. Я краем глаза следила за ним, но без прежнего страха. Разговор помог принять решение — буду вести себя так, чтобы максимально себе помочь.
Вслед за мужем я пошла на кухню, достала турку… От действий и запаха свежемолотых зерен тошнило. Эмиль стоял позади, но неожиданно подошел, когда почти все было готово.
— Почему такие холодные руки? — он взял за запястье, помял. — Замерзла?
Я неопределенно пожала плечами и выключила плиту, опережая бодро поползшую вверх шапку пены.
— Присядь, — он усадил меня на стул, но сам опустился на колени. Я поджала ноги, когда живот коснулся коленок. Эмиль задумчиво прижал мое запястье к губам. — Мы должны туда сходить. Прошу тебя, не бойся.
Я кивнула через силу, слезы потекли сами.
Лицо Эмиля расплывалось сквозь пелену. Я никак не могла вспомнить, чем же он так понравился мне в первый раз. У него тяжелый характер. И выглядит не как картинка, а как смертельно уставший мужик. Ласки его пугают.
Жуткий мужчина. Непонятный и опасный. Чем, не понимаю?!
— Соберись, — добавил он, рассматривая мои глаза.
— Они там будут? — пролепетала я. — Все, да?
Мы, наверное, читаем мысли друг друга. Я говорю полунамеком, а он понимает. Смотрит на меня и знает, что я чувствую. Побочный эффект общих тайн. Мы отражения друг друга с той ночи, потому что оба там были, и эта ночь определила нашу жизнь.
Одну на двоих.
— Маленькая, тебя никто не тронет, — глаза Эмиль выглядели больными. — Если кто-то хоть пальцем к тебе прикоснется… Я положу их прямо там, обещаю. Я не дам тебя обидеть.
Голос стал хриплым. Безумным. Мне вдруг очень захотелось погладить его по щеке. Какой-то внезапный порыв — сильный, от души.
— Они все там будут? — повторила я.
— Да, родная.
Мне не хватало воздуха, но плакать я перестала.
— Я же сказал, не бойся, — дыхание Эмиля стало неровным, будто на адреналине. — Ты забыла, что я говорил на набережной? Я тебя не отдам. Ты моя, Дина. Моя жена.
Нет, я помню, Эмиль.
А еще уловила закономерность. Каждый раз, когда тебе от меня что-то нужно, а я не могу, ты становишься таким. Носишь на руках, целуешь, говоришь ласково. Даешь обещания, которые не сможешь сдержать, если вдруг все обернется круто.
Ты великий лжец, Эмиль.
Дрожащая рука легла мне на затылок. Он прижал меня к себе, царапнув щекой об щеку. Теплый, приятно пахнет… Я закрыла глаза. Как было бы хорошо, если бы ты был моим мужем, а это был бы обычный день. Но пальцы Эмиля тряслись в моих волосах.
— Если тебя попытаются забрать, я их перестреляю.
— Тебя посадят, — я робко обхватила ладонями светлый затылок.
— Мне все равно, Дина… Посадят, застрелят, они все равно умрут.
Я отодвинулась, чтобы взглянуть в глаза. Расширенные, со зрачками, сжатыми в точку, и выглядят как слепые. Выражения у них не было.
Хотелось сказать: давай не пойдем. Но будь выбор, вопрос не стоял бы.
— Хорошо, — прошептала я.
Я поцеловала уголок рта, шершавый от щетины. Эмиль никак не прореагировал. А потом ожил — взглянул в глаза, жадно поцеловал в ответ. Не в губы, а туда же — в уголок рта.
Для себя я решила, что все сделаю, чтобы вечер не закончился перестрелкой.
— Все будет нормально. Я все решу, Дина.
Я старалась не вспоминать, чем обещания закончились в прошлый раз.
Я долго красилась, уделив макияжу больше времени, чем нужно. Эмиль хотел, чтобы я была красивой. Конечно, это ведь не ему ловить на себе взгляды… Сердце билось так часто, что казалось, я умру задолго до того, как увижу кого-нибудь из них.
Я тысячу раз представляла, как вхожу в зал. Тысячу раз, и каждый — почти до слез. На парковке «Фантома» снова начало трясти, казалось, что я не смогу.
Эмиль припарковался подальше от входа, в темноте.
— Дина, — он погладил костлявую спину. — Все будет хорошо, маленькая. Ни на кого не смотри, только на меня.
Казалось, я продрогла до костей. Дыхание стало таким же — замерзшим, прерывистым. Помогите… Только некому мне помочь. Ладонь Эмиля ощупывала выпуклые позвонки, грела слабым теплом.
Он притянул мое скрюченное тело к себе.
— Ну же, — Эмиль повернул лицо к себе и поцеловал. Поцелуи размазывали помаду, а ему было вкусно. — Ты моя маленькая… Помни, я обещал.
Мои пальцы дрожали на лацкане пиджака. Ладонью я ощущала выпуклость в районе подмышки. Прежде чем приехать, Эмиль набил три обоймы, одну загнал в пистолет, и две прихватил с собой.
А еще он снова показал мне, как собирать оружие и заряжать. Начал вновь комментировать свои действия во время сборки. Я уже не боялась этого, как в первый раз.
С губ срывался пар — к вечеру похолодало. В платье и тонком весеннем пальто я замерзла и грелась об Эмиля. Я слишком яркая… Брюнетка в красном сразу бросится в глаза. Будут смотреть, зная, что…
— Не могу, — захныкала я.
Поцелуи Эмиля вернули меня в реальность из кромешного царства страха. Я начала раскачиваться.
Зачем я тебе, Эмиль? Ты со мной не спишь. Я твоя обуза, которую надо кормить, успокаивать истерики, отгонять от меня прошлое, как голодных стервятников, и хлопотать обо мне, чтобы никто не узнал правды. Зачем ты меня забрал, Эмиль?
По щекам потекли слезы. Боже… Все увидят, что я плакала. Я моргала, пытаясь остановиться.
— Сделай это ради меня, — попросил Эмиль. — Раз появись со мной. Это все, что я прошу.
Просит. В первый раз такое.
Нежный шепот гнал в прошлое, где я была счастлива, где была нормальной. Сильный, ласковый и тяжелый, он накрывал меня, как одеяло, а под щекой была грудь Эмиля. Вот так бы и уснула. Всхлипывая во сне, вымотанная до предела.
Любая нежность, ласка от него вызывали боль. С каждым разом приступы становились сильнее. Я так тебя любила, Эмиль… Теперь каждая мысль о нем пропитана болью. Кто знает, может быть, это одно и то же.
