Меньше года прошло… Я чувствовала себя старше на целую жизнь.
— Прошу, — Антон распахнул дверь авто и я вздрогнула.
Прекрасное видение в красном платье, шествующее по дорожке, растворилось в воздухе. Прощай, маленькая Дина. Глупая, слабая… Умеющая только любить.
— Я пойду одна.
Антон не стал спорить.
В залитом светом фойе я мельком взглянула в зеркало. На первый взгляд все нормально. Но волосы спутаны, в глазах черные омуты. Сейчас моему бывшему донесут, что Дина Кац прилетела в клуб в таком виде.
Я вошла в зал.
Сердце выскакивало из груди, пока я искала его в толпе. Занимайся с ним сексом, скандаль, дерись, люби — реакция одна и та же. Эмиль вышибает меня из колеи.
От громкой музыки вибрировал пол. Внимание привлекла большая компания в конце зала. Пряталась за ширмами и блестящими лентами, отгороженная от танцпола. Мужчины, девушки — и Эмиль был там.
Я приблизилась, различая больше деталей.
На нем серый костюм… В темноте резко выделялись белая сорочка, черный ремень с блестящей пряжкой. Сверкнула знакомая улыбка, когда он кого-то осадил — холодная, полная превосходства. Мой. Мой Эмиль. Знакомый до последней капли.
К нему липли девушки. Одна прижималась к плечу, другая водила над ремнем пальчиками. Эмиль их игнорировал, обсуждая что-то с мужчинами. Повернулся и случайно заметил меня.
Веселье как волной смыло. Какой обескураженный взгляд…
Мне тоже тяжело тебя видеть, Эмиль.
Я стояла в полутьме, обхватив себя тонкими руками, и просто смотрела на него.
Отстранившись от жадных объятий, он прогнал подруг, и пошел ко мне.
Больно…
Когда не видишься, забываются эмоции, манеры, лицо. Но Эмиль вновь передо мной и наша жизнь обрушилась на меня лавиной.
Побои, кофе. Секс на столе. Набережная. И когда хорошо вместе. И когда плохо. Сумасшедший взгляд, когда он смотрит на меня в свете фар, бросается на капот, а у меня болит между ног и в душе пустота…
Все за один взгляд.
А если это и есть любовь? И в горе, и в радости, через смерть, через ад… Вместе навсегда. Настоящая любовь живет вечно, она не умирает. Так должно быть.
— Зачем пришла? — чтобы я услышала, ему пришлось наклониться.
Эмиль тоже об этом подумал. Как у него дрогнул голос! Ему больно. Ложь, что со временем боли становится меньше. Просто иногда она затихает. А иногда нет.
— Поговорить, — тихо ответила я.
Он понял, несмотря на музыку, кивнул с каменным лицом — иди за мной. Мы направились к приватному кабинету и мной овладело чувство дежа вю.
Главное, не плачь. Ни о чем не проси его.
Он пропустил меня вперед, зашел следом и остановился у двери.
Я обернулась.
На танцполе я плохо рассмотрела лицо. Здесь романтичный полумрак сгладил усталость и морщины, но и оставил много. Шрамы на зашитом веке. Под глазами круги и постарел лет на пять. Он пьет и, кажется, не высыпается.
А еще… этот больной взгляд. Там не просто пустота, там болезненное страдание. В зале он казался холодным, но лицо напряжено, зубы сжаты. Слегка опущенное веко придавало Эмилю пугающий вид. Он на постоянном взводе и, казалось, вот-вот рванет.
Наверное, избиение курьера из этой серии.
Он притворяется, так же, как мы притворялись прошлой осенью, делая вид, что все в порядке и мы счастливые молодожены. Я помню этот взгляд. Взгляд из темной кухни, где он, пьяный и больной, чистил пистолет. «Посиди со мной». Мне самой нужна была поддержка, но я сидела рядом, пока он меня не прогнал.
— Тебе плохо? — прямо спросила я.
Эмиль промолчал.
Все как в моем сне: молчит с бокалом коньяка в руке и смотрит. Друг за друга мы отдали жизни, но выжили. Парадокс — нам это не помогло.
— Что случилось? Я просто хочу знать, — я шагнула ближе, рассматривая лицо. — Ты срываешься, избил курьера, хотя он не виноват. Ищешь Андрея…
У него слегка расширились ноздри.
— Оставь его в покое, забудь. Он тебя не тронет, и ты не трогай. Прошу, Эмиль.
Антон предпочел не заметить мокрый подол в кофейне. Он догадался, что я прощалась с Андреем. Лучший бой, это тот, которого удалось избежать.
— Злись на меня, если хочешь, и молчи, — сказала я, подходя ближе. С полуметра смотрела в светлые глаза, которые больше подошли бы мертвецу. — Я желаю тебе только счастья.
— Счастья? — отрывисто спросил он.
Как его разозлило это слово!
— Ты желаешь мне счастья? — он сжал бокал. Стекло лопнуло, крошась и со звоном посыпалось на пол из пораненной руки. По кабинету разлился мощный запах коньяка.
Я хотела отступить, когда он направился ко мне, но не сделала этого.
— После того, как снова защищать его пришла? Я сошел из-за тебя с ума! — проорал он.
Крик Эмиля не ранил и не пугал. Я видела: в нем говорит боль.
Я пыталась спасти врага, вот что его взбесило. Ему нет разницы между Андреем, Захаром или Ильей. Это для меня она была. Из-за этой обиды он развелся, из-за нее забрал фамилию. Вот что его грызет и сводит с ума.
Мы нашли Эмиля практически невменяемым. Что-то произошло, пока Илья держал его в плену. Первое, что напрашивалось на ум — ему лгали, что надо мной вновь издеваются. Но, думаю, тут что-то другое.
— Я не уйду, пока мы не поговорим. Дело не в том, что мы в разводе… Я за тебя беспокоюсь. Ты мне не чужой.
Мягкий тон немного его успокоил. Эмиль взял меня за щеку неприятной рукой, липкой от крови и коньяка. Серые глаза без выражения смотрели сквозь меня. Думаю, он тоже вспоминал нашу жизнь.
Она ведь и его перепахала.
Вспоминал то же, что и я. Как носил на руках, прижавшись губами ко лбу. Стонал от моей боли. Не может стать чужим тот, кто о тебе заботился. Неидеально заботился, как мог. Как и я о нем. Не получится быть идеальным, когда пытаешься выжить.
В воспоминания мы погрузились оба и не заметили, что он уже убирает волосы с моего лба, оставив пальцами кровавый росчерк, чтобы прижаться к виску губами. Наши души разорваны: ни вдвоем, ни порознь. Из-за этого он болеет и утешить некому — никто не знает, что у него на душе.
— Зачем ты так со мной, Дина? — бесцветно спросил он. — За что? За то, что ударил?
От него пахло алкоголем, а еще — старой болью. Его словно сломал собственный гнев. Эмиль дышал мне в лицо, оставляя на виске следы влажными губами.
— Я сдался ради тебя… Ребенка, которого не было. Я лучше сдохну, чем увижу это еще раз…
Я чувствовала горячее дыхание в волосах. С Эмилем что-то происходило: голос звучал как из преисподней, сдавленный и полный темной силы.
