Я достаю свой телефон и включаю фонарик. Он озаряет все с жестокой детальностью. Свет блестит на бледной коже бедра девушки, на светлых волосах, запутавшихся в корнях дерева. Она валяется, словно сломанная кукла.
Мое сердце колотится так сильно, что причиняет мне боль. На несколько секунд я замираю, потом протискиваюсь между валунов и склоняюсь над ней. Она не мертва. Она стонет.
Ви позади меня произносит:
– Господи, что с ней? Не трогай ее!
– Она жива, – сообщаю я.
Девушка лежит ничком, ее лицо скрыто распущенными светлыми волосами, и я не знаю, кто она, но не хочу дотрагиваться до нее. Я трясусь от кипящего внутри страха, но при этом понимаю – я должна понять, что с ней. Что-то ведь не так! Я снова застываю, когда луч моего фонарика выхватывает красные потеки крови на большом обломке камня, лежащем рядом с нею. И в волосах у нее тоже кровь. «О боже!»
– Нужно уходить, – говорит Ви. – Немедленно! Идем, Ланта! – В ее голосе звучит паника.
– Я не могу вот так бросить ее!
Что случилось с этой девушкой? Может быть, она просто упала? Или кто-то взял этот камень и ударил ее по голове? Я не могу мыслить ясно и не хочу принять неверное решение.
Перехватываю телефон и начинаю набирать номер.
– Что ты тут возишься? – Голос Ви звучит резко. Сердито. – Ланта!.. О черт, нет, ты же не собираешься вызывать копов?
Ее акцент делается все сильнее. Я не отвечаю, а нажимаю кнопку вызова.
– Нортон «девять-один-один», что у вас случилось? – спрашивает голос, звучащий лениво, словно лето на озере. Ровно, спокойно и до странного обнадеживающе.
– Здесь девушка. Мне кажется… она ранена.
Я поворачиваюсь к Ви. Она награждает меня холодным взглядом, а потом исчезает, направляясь по тропе вниз с утеса. Наверное, решает сбежать, пока не поздно. Я чувствую боль. Так быстро перейти от лучшего поцелуя в моей жизни к резкому разрыву… к тому же до меня доходит, что я осталась совсем одна.
Опять. Мне не хватает воздуха, я дрожу. Выпрямляюсь и оглядываюсь по сторонам, и на миг тропинка, ведущая вниз, кажется мне ужасно соблазнительной. Я отворачиваюсь от нее и смотрю на озеро.
Я вижу отсюда свой дом, маленький чудесный маяк во тьме, освещенный охранными прожекторами по углам. Я думаю о маме, которая спит сейчас в своей постели. Она верит, что я способна поступать правильно. Женщина из экстренной службы говорит мне, что я должна проверить состояние девушки. Узнать, сильно ли она ранена. Я не хочу этого делать, но знаю, что должна. Пару раз пытаюсь, прежде чем подавить страх и действительно сделать это. Осторожно касаюсь ее головы, но не нащупываю ничего, кроме крови.
– Я не знаю, куда она ранена, – говорю я женщине по телефону. – Она лежит лицом вниз.
– Хорошо, тогда нужно повернуть ее на бок, осторожно… Я здесь, я вас слышу. – Голос у оператора теплый и спокойный, и это придает мне сил, чтобы положить телефон на землю и включить громкую связь. «Я не хочу этого делать!» – рыдает часть моего рассудка. Но я аккуратно перекатываю девушку на бок. Вся левая сторона ее головы выглядит… неправильной. Сплющенной. Ее прямые светлые волосы в одном месте свалялись в ком, а часть скальпа свисает с головы. О господи!.. Я борюсь с побуждением отпрянуть назад и крепко зажмуриваюсь, но не могу не видеть, словно эта картина выжжена на внутренней стороне моих век. Меня тошнит, мне хочется кричать. Но женщина разговаривает со мной по телефону, и я изо всех сил цепляюсь за этот голос.
– Да, – говорю я, хотя не знаю, что она сейчас сказала мне. – У нее рана на голове. Я думаю… думаю, она ударилась о камень или что-то вроде того. Выглядит очень плохо.
Через секунду до меня доходит, что я знаю эту девушку. Это Кэнди Кларк, одна из самых популярных девушек в школе. Кажется, она из выпускного класса, и ей только что исполнилось восемнадцать. Глаза у нее накрашены тенями с блеском. Как у меня. И это больно. Я чувствую, как по щекам у меня текут слезы – наверное, от шока. Я дрожу на холодном ветру, но когда дотрагиваюсь до Кэнди, ее тело кажется мне еще более холодным. Я снимаю свою куртку и укрываю ею лежащую девушку – а вдруг поможет?
«Ви ушла. Она просто бросила меня здесь».
Оператор говорит мне по телефону, чтобы я сохраняла спокойствие и что она высылает машины «Скорой помощи» и полиции. И что мне нужно постоянно проверять пульс Кэнди. Я пытаюсь, но пальцы у меня замерзли, и я не знаю, действительно ли я ощущаю пульс, или мне это просто кажется. Я трясусь с такой силой, что зубы у меня лязгают.
Я хочу, чтобы здесь была моя мама. Мама знала бы, что делать.
Внизу, на пляже, по-прежнему гремит музыка, но теперь я различаю вдали вой сирен. Я слышу, как ребята кричат друг другу: «Копы едут!» Я не могу пойти и посмотреть, но воображаю, что все, кто еще держится на ногах, сейчас удирают прочь. Я стараюсь сохранять спокойствие и считать удары пульса, которые едва ощущаю своими застывшими пальцами.
– Эй, – говорю я, – Кэнди… ты меня слышишь? – Сомневаюсь, что она что-то слышит. Я пла́чу, мой голос звучит странно, и мне приходится вытереть нос и сглотнуть ком в горле, прежде чем попытаться снова. – Кэнди, это Ланни Проктор. Я здесь. Я не брошу тебя, слышишь? Все будет хорошо, обещаю.
Я слышу, как по всему берегу озера заводятся моторы. Подростки удирают прочь.
И мое одиночество делается еще глубже.
Оператор твердит мне о том, что помощь уже в пути. Она говорит с профессиональным спокойствием, и это немного помогает мне, но я все еще чувствую себя здесь отрезанной от всего мира, словно я единственное живое существо, не считая Кэнди. Мне хотелось бы, чтобы здесь был кто-нибудь еще. Кто угодно.
И я словно заставляю свое желание воплотиться в жизнь: я слышу шаги на тропе. Может быть, это возвращается Ви? Но нет. Это Бон. Что он здесь делает?
В лунном свете он выглядит бледным и вспотевшим.
Я инстинктивно отключаю звук на линии соединения с 911.
– Привет еще раз, – говорит Бон. – Я видел, что твоя подруга ушла. Ты в порядке?
Я хочу броситься ему на шею и заплакать, однако удерживаюсь. Но едва-едва. Просто указываю на лежащую девушку. В отсвете фонарика на моем телефоне она выглядит бледной и мертвой, но я по-прежнему чувствую пульс, бьющийся у нее на шее. Бон широко раскрывает глаза.
– Она жива? – спрашивает он. Я киваю. Наверное, я сейчас не смогу говорить осмысленными фразами. «Ничего страшного. Бон здесь. Он старше. Он должен знать, что делать».
Оператор снова спрашивает меня, одна ли я здесь, и я подношу палец к губам, чтобы предупредить Бона, потом включаю звук и говорю:
– Здесь только я. Одна, с ней.
Бон оказался достаточно храбрым, чтобы прийти сюда вслед за мной, но при нем, вероятно, полдюжины разных видов наркоты, и из-за этого он может влипнуть в неприятности. Он мог бы удрать – ведь все остальные удрали. Я не хочу, чтобы его арестовали.
