Воеводы постепенно обрели прежнюю уверенность в своих силах. До должного уровня поднялся боевой дух ратников.
Были возведены новые засечные линии вокруг Москвы, усилен Окский рубеж обороны, растянувшийся почти на сто сорок верст. Это немало повышало ответственность воевод, которым предстояло самостоятельно, без указки сверху принимать решения.
Огромное значение приобрела разведка. В Диком поле сторожевую службу несли станицы и сторожи из Путивля и Рыльска. Конные разъезды постоянно ходили вдоль всей границы. Сделано было немало. Но только Господь Бог мог ведать, как будут развиваться события.
Царь, наученный горьким опытом, доверял сведениям, привезенным из Крыма Бордаком, однако так и не смог избавиться от сомнений в том, что Девлет-Гирей в какой-то момент не изменит секретный план. В конце концов, даже при отсутствии такого намерения у хана на него вполне мог повлиять Селим Второй. Тогда у Ивана Грозного могло просто не хватить времени на перестановку войск. Посему он настоял на росписи сил, исходя из действий крымчаков как по секретному плану, так и по старому, с применением обхода основных рубежей обороны не только с одного фланга, но и одновременно с двух. Благо время на это у государя было.
Когда войска были готовы действовать в любых условиях, сомнения царя отпали. Теперь хан мог менять свои планы сколько угодно.
В Посольском приказе дожидались особого донесения Осипа Тугая, но его не последовало. Выходило, что Девлет-Гирей все же намерен держаться секретного плана вторжения в русские земли, принятого в узком кругу.
Тогда Иван Грозный принял решение переехать в Новгород. Оттуда он мог отслеживать ситуацию у Москвы, а также своевременно принять меры по переброске князю Воротынскому дополнительных войск из Ливонии и служилых татар. Туда же было решено перевезти царскую казну под охраной отряда опричников.
К отъезду все было готово, но неожиданно царь получил известие, что на Москву прибывает посланник крымского хана. Пришлось отъезд отложить, ждать его. Иван Васильевич мог и не встречаться с ним, ничего нового тот предложить не мог, но следовало проучить татар.
Посланник явился в конце апреля месяца.
Обычно иноземных послов царь встречал в Грановитой палате. Однако на этот раз крымчаки были остановлены у дворца. Внутрь стража пропустила лишь самого посланника. Малюта Скуратов провел его в гостевую залу.
Иван Васильевич сидел в кресле, похожем на трон. На нем была повседневная одежда, не подходящая для подобных случаев.
Посланник Девлет-Гирея тут же возмутился таким приемом и хотел уйти. Скуратов остановил его.
Иван Васильевич усмехнулся и спросил:
– Куда же ты, мурза? Столько верст проехал, чтобы, не сказав ни слова, податься обратно?
– Отчего ты так принимаешь посланника хана, одержавшего над тобой победу?
– А разве он одержал победу? – Царь откровенно насмехался над посланником.
Тот растерялся и буркнул:
– Конечно, победил.
– Я, побежденный, сижу на своем троне, в своей столице? Хватит пустых разговоров, говори, что хотел.
Посланник пересилил себя и спросил:
– Когда ты отдашь хану Казань и Астрахань?
– Странный вопрос. От хана ли он?
Посланник из-за растерянности не вручил царю грамоту, где были прописаны все требования хана.
Он подошел к русскому государю, отдал ему грамоту и сказал:
– Тут написано то же самое, о чем спросил и я.
Иван Васильевич бросил ханскую грамоту на пол и заявил:
– Мой ответ такой – никогда.
Посланник опешил, но быстро взял себя в руки, оскалился как пес цепной.
– Вот как ты заговорил, царь. Не желаешь по-доброму отдать земли, возьмем сами. Я смотрел, на Москве много новых подворий построено. Дома, дворцы, пожарищ и не видно. Это очень хорошо. Меньше работы будет нашим людям после того, как русский трон займет хан Девлет-Гирей.
Иван Грозный поднялся.
– Твоему хану на троне в Бахчисарае усидеть бы. Ответ мой ясен?
– Не ты ли сам предлагал Астрахань?..
– Я сказал, что хан ничего не получит.
– Но тогда, царь, война.
– А разве в Крыму не готовились к ней до того, как Девлет послал тебя на Москву? Я знаю, что хан собирается в поход, делит между вельможами наши города и земли, раздает ярлыки. Только все это напрасно. В прошлом году ему помог ураган, раздувший страшный пожар, в этом ничего и никто не поможет. Ни ногайская орда, ни горные племена, ни янычары султана Селима. Пусть еще раз подумает пред тем, как идти на Русь. А теперь ступай. Чтобы ни тебя, ни твоей свиты с охраной на Москве не было! Проводи посланца, Григорий Лукьянович, проследи, чтобы он сразу же выехал из города.
– Сделаю, государь. – Скуратов повернулся к ханскому посланнику. – Чего ждешь, мурза? Или помочь тебе выйти? Это мы с великой радостью.
Посланец сжал зубы, повернулся и направился к выходу.
Скуратов выпроводил посольство из Кремля, приказал опричному отряду сопроводить его за город без остановок.
После этого он вернулся в залу и спросил:
– Не слишком ли грубо ты обошелся с посланцем Девлет-Гирея, государь? Он аж задыхался от ярости.
– Плевать я на него хотел. А грубо говорил намеренно. Девлет впадет в ярость, когда этот посланец поведает ему о приеме в Кремле. Вместе с тем такое мое поведение зародит смуту в его душе. Если у хана еще осталось что-то от нее. Он не сможет понять, отчего вдруг так повел себя русский царь. Пусть призадумается, поломает голову.
Скуратов улыбнулся.
– А ведь ты прав, государь. Хан будет изумлен, не поймет, почему ты так обошелся с его посланником. Побежденные ведут себя иначе. Настроение ты ему подпортишь, и это хорошо.
– Значит, одобряешь?
Хитрый Скуратов уловил нотку иронии в словах царя.
– Извиняй, государь, не мое дело оценивать твои деяния. Само вырвалось.
– Ладно. Из-за этого крымчака сегодня уже не поедем. Отправимся завтра после утренней молитвы.
– Да, государь.
– Ступай.
На следующее утро царский поезд двинулся в Великий Новгород.
Глава 5
Трое всадников в легких доспехах продрались сквозь кустарник и вышли к неширокой мелкой речушке с песчаным дном и зыбкими берегами.
– Лопасня, – произнес князь Дмитрий Иванович Хворостинин. – По течению выйдем к Сенькину броду.
Михайло Бордак согласно кивнул и сказал:
– Да, до переправы, хорошо известной крымчакам, отсюда недалеко. Лопасня идет вдоль Оки и скоро свернет к ней. Там и брод.
